Читаем Опыты полностью

Уехал ты! С тоской напраснойНедолго я глядел вослед,Поскольку впал в такой ужасныйПонос, каких не видел свет.Мне приходилось в жизни всяко.Видал я виды, но, однако,Подобных пакостей, ей-ей,Не ждал я от судьбы своей.Здоровый дух в здоровом теле —А я (таков, знать, мой удел!)В клозете смрадном просиделДве календарные недели,Не зная новостей страны,Не чая вновь надеть штаны…

Короче говоря, теперь мне остается только сожалеть, что в тот ответственный период становления личности я по тем или иным причинам не воспользовался ни одним из вышеприведенных поводов для госпитализации. Можно лишь предполагать, насколько это обогатило бы мой духовный опыт и укрепило молодое здоровье, подвергавшееся столь яростным атакам жизненных обстоятельств. Но факт остается фактом: только, повторяю, через восемь лет после моего псевдосотрясения мозга я вновь оказался под уютным больничным кровом, и на этот раз моим прибежищем оказалась психиатрическая больница № 12.

Однако прежде чем рассказывать об этом, мне кажется уместным сделать небольшое отступление и сказать несколько слов о психбольницах вообще, поскольку если обычная клиническая больница, с моей точки зрения, является местом, куда попасть должен стремиться каждый, то для больницы психиатрической такое утверждение совершенно не подходит. Здесь, на мой взгляд, не может идти даже речи о желании или нежелании — это попросту обязанность для любого человека, неравнодушного к собственной судьбе и небезразличного к тому, что он собой представляет. Я, разумеется, вполне отдаю себе отчет, что пропускная способность наших психбольниц, к сожалению, крайне невелика и они не в состоянии принять и тысячной доли тех, кому совершенно необходимо там побывать, но если по прочтении моих заметок у кого-то из этих людей появится хотя бы стремление туда попасть, я уже буду считать свой труд не напрасным.

Самый существенный нюанс заключается в том, что то положительное влияние больничной жизни, которое пациент обычной больницы может реципиировать или не реципиировать в зависимости от его умонастроения, тяжести заболевания и прочих привходящих причин, в больнице психиатрической, в силу ее удивительной и необъяснимой специфики, перестает быть, так сказать, факультативным и оказывает на человека свое благотворное воздействие абсолютно независимо от его (человека) душевного состояния и рецептивных возможностей. Не знаю, чем объяснить эту закономерность, но мой богатый эмпирический опыт (а я неоднократно и подолгу лежал в самых разных психбольницах) еще ни разу не дал мне повода усомниться в ее непреложности. Откровенно говоря, я даже с трудом могу представить себе человека (я, разумеется, имею в виду психически здоровых людей или по крайней мере таких, у кого изменения коры головного мозга не приняли необратимый характер), который, побывав в психбольнице, не почерпнул бы там новых (и порой сенсационных) знаний о себе и который не вышел бы оттуда готовым со скорбным мужеством (или с яростным малодушием) противостоять (или не противостоять) всем житейским бурям и невзгодам и исполненным благородной решимости принимать (или не принимать) эту жизнь такой, какая она есть.

Конечно, читателю, судящему о психиатрических лечебницах по душераздирающим описаниям «домов скорби» в изящной словесности, все это может показаться несколько странным. Смею заверить, что автору этих строк тоже знакомы и гениальные «Записки сумасшедшего», и, на мой взгляд, чуть менее гениальная «Палата № 6», и знаменитая пьеса Вен. Ерофеева «Вальпургиева ночь, или Шаги командора». Однако в этих и других аналогичных по тематике произведениях описания психбольниц не являются, как я понимаю, основной художественной задачей (если, разумеется, вообще можно говорить о каких-то утилитарных описательных задачах в произведении искусства) и носят несколько условный и, если хотите, фоновый характер. Поэтому, при всем моем уважении к упомянутым творениям, по ним с таким же успехом можно судить о подлинных достоинствах и недостатках психиатрических больниц, как, скажем, по «Фиесте» Хемингуэя — о преимуществах и неудобствах травматической импотенции.

Если говорить о непосредственных причинах, приведших меня в психбольницу № 12, то, боюсь, читателей ждет некоторое разочарование, поскольку я не смогу порадовать их ни захватывающим рассказом о помешательстве на почве неразделенной любви (что-то в этом роде ждет читателя несколько позже), ни леденящей душу историей о преследовании за инакомыслие. Скажу больше: в эту больницу, равно, впрочем, как и почти во все последующие, я попал исключительно по собственному желанию и без малейшего принуждения с чьей бы то ни было стороны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Норвежский лес
Норвежский лес

…по вечерам я продавал пластинки. А в промежутках рассеянно наблюдал за публикой, проходившей перед витриной. Семьи, парочки, пьяные, якудзы, оживленные девицы в мини-юбках, парни с битницкими бородками, хостессы из баров и другие непонятные люди. Стоило поставить рок, как у магазина собрались хиппи и бездельники – некоторые пританцовывали, кто-то нюхал растворитель, кто-то просто сидел на асфальте. Я вообще перестал понимать, что к чему. «Что же это такое? – думал я. – Что все они хотят сказать?»…Роман классика современной японской литературы Харуки Мураками «Норвежский лес», принесший автору поистине всемирную известность.

Ларс Миттинг , Харуки Мураками

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза