Читаем Опыты полностью

Поскольку то немногое, что мне известно о детях реб Пейсаха, Соломоне и Евеле, я успел уже между делом рассказать, то мне не остается ничего другого, как перейти к его внукам. Я уже упоминал, что у его старшего сына Соломона было пятеро детей: Фрейда, Хася, Сарра, Герцул и Гесл-Лейб. В этом ряду я до определенной степени могу ручаться только за первый и пятый номера. Во всяком случае, от нескольких человек я слышал, что младшим был именно Гесл-Лейб и (с меньшей уверенностью), что старшей была Фрейда. Остальных трех внуков и внучек реб Пейсаха от старшего сына я расставил вполне произвольно, руководствуясь такими незначительными нюансами в рассказах моих родственников, что переносить все это на бумагу — слишком долгое и неблагодарное занятие.

Что же касается Евеля, то точное количество его детей мне неизвестно вообще. Я знаю только, что у него было двое или трое сыновей, которые в полном составе эмигрировали в Америку еще с первой волной еврейской эмиграции (возможно, одним из их потомков был известный американский издатель Израиль Фрейдкин, чьи даты жизни — 1890–1939 — мне сообщили из Музея еврейской диаспоры), и дочь Хаше-Хана, которая жила в Клинцах со своим мужем Хайкиным и сыновьями Генахом, Лейзером и Хаимом. Рассказывали мне, что у Евеля было еще две дочери, которые жили в Новозыбкове и погибли во время немецкой оккупации, но даже их имен никто не смог вспомнить.

А все пятеро детей моего прапрадеда Соломона и, скорей всего, он сам жили в местечке Красная (или Попова) гора, что на западе современной Брянской области.

Надо полагать, что реб Пейсах жил там, где и был похоронен — в Подобрянке, а его сыновья уехали (Соломон — в Красную гору, а Евель — в Сураж) по месту жительства своих жен, имена и фамилии которых, к сожалению, безвозвратно канули во мраке лет. Интересно, что в еврейских местечках гораздо чаще муж приходил жить в семью жены, чем наоборот, и более того, родители жены, как правило, должны были еще несколько лет его содержать — вероятно, это была одна из форм приданного. Очевидно, благодаря такому обычаю Фрейдкины и обосновались в Красной горе, где, начиная с Соломона, жило четыре поколения моих предков по отцовской линии: мой прадед Гесл-Лейб, мой дед Соломон-младший и мой отец Иехиель. Впрочем, если говорить о моем отце, то он прожил в Красной горе только первые пять лет своей жизни. Но не будем забегать вперед.

2. НЕМНОГО О ГЕОГРАФИИ

Прежде чем продолжать, мне хотелось бы здесь, чтобы больше уже к этому не возвращаться, немного разобраться с географией, осуществить, так сказать, привязку к местности. Итак, почти все мои предки и родственники по отцовской линии жили до конца 20-х годов в Красной горе. А вся родня по материнской линии — в 30 километрах юго-восточнее, в Клинцах. Здесь, впрочем, следует оговориться, что мне неизвестно точно, откуда был родом отец моей матери, Давид Моисеевич Клямер. Но можно с уверенностью утверждать, что он тоже не приехал из-за моря. По одним данным, он жил в тех же Клинцах, по другим — в соседнем Сураже. Хотя есть основания предполагать, что Клямеры не являлись коренными жителями этих мест, а перебрались сюда из Литвы только где-то в начале нашего века. Упоминалось даже конкретное название их исторической родины: литовское местечко Ушколь.

Таким образом, все основные события первой части моей хроники происходили в Красной горе, Клинцах и в их окрестностях — Новозыбкове, Климове, Сураже, Миговке и др.

Если на карте современной Брянской области начертить окружность радиусом около 100 километров с центром в Клинцах, то в эту окружность полностью впишутся все те городки и местечки, из которых разлетелись по белу свету мои многочисленные родственники, повторив в миниатюре все тот же основной сюжетный мотив истории моего народа.

Население в этих небольших городках было смешанным — русско-белорусско-еврейским, и образ жизни в них немногим отличался от деревенского: одноэтажные деревянные дома, русские печи, огороды, домашний скот, удобства во дворе и т. д. Располагались они далеко в стороне от больших дорог, важных стратегических направлений и крупных залежей полезных ископаемых (в Клинцах, впрочем, были большие сукновальные фабрики), и люди жили там тихо, спокойно и несуетно, замкнувшись в тесном кругу местечковых интересов, — короче, провинция в полном смысле этого слова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Норвежский лес
Норвежский лес

…по вечерам я продавал пластинки. А в промежутках рассеянно наблюдал за публикой, проходившей перед витриной. Семьи, парочки, пьяные, якудзы, оживленные девицы в мини-юбках, парни с битницкими бородками, хостессы из баров и другие непонятные люди. Стоило поставить рок, как у магазина собрались хиппи и бездельники – некоторые пританцовывали, кто-то нюхал растворитель, кто-то просто сидел на асфальте. Я вообще перестал понимать, что к чему. «Что же это такое? – думал я. – Что все они хотят сказать?»…Роман классика современной японской литературы Харуки Мураками «Норвежский лес», принесший автору поистине всемирную известность.

Ларс Миттинг , Харуки Мураками

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза