Опыты

Таким образом, в свете вышесказанного вопрос «о чем писать?» до некоторой степени перестает быть праздным, даже если в общих чертах отдаешь себе отчет в том, «что писать?» Я не касаюсь сейчас сакраментального вопроса «как писать?» хотя бы потому, что, по признанию Б.Окуджавы, которое, насколько я могу судить, вырвалось у него в трудные минуты критического осмысления пройденного творческого пути, «каждый пишет, как он дышит», то есть если отбросить в сторону поэтические двусмысленности и внутренние рифмы, каждый пишет только так, как у него получается, и никак по-другому, в меру отпущенного ему таланта. И тут уже, как писал другой советский классик, «ни убавить, ни прибавить» — чего, как говорится, Бог не дал, того в аптеке не купишь.

Короче говоря, каждому, кто хоть раз имел дело с письменными принадлежностями, должно быть абсолютно ясно, что, не сделав для себя однозначного и окончательного выбора «о чем писать?», не напишешь ни строчки, будь ты хоть семи пядей во лбу. Как выражался Шолом-Алейхем (местами, между прочим, презабавнейший писатель), «без пальцев и кукиша не покажешь». Ясно это было и мне, но, к сожалению, не до такой степени, чтобы заставить отказаться от моих более или менее безосновательных литературных поползновений и притязаний. То есть я, конечно, не оставался совершенно глух к голосу разума, но при этом изо всех сил делал вид, будто я его не слышу. Мой тезка Цицерон говорил о таких тяжелых случаях: «Cujusvis hominis est errare; nullius, nisi insipientis, in errore perseverare».

Надеюсь, проницательный читатель уже давно понял, что всю эту выспреннюю и маловразумительную чушь я излагаю здесь вместо того, чтобы честно признаться, что так и не сумел придумать, о чем именно должна быть моя следующая книга, хотя «сквозь магический кристалл» я вполне отчетливо представлял себе ее тематику, проблематику и даже художественную концепцию. Иначе говоря, мне никак не удавалось создать в воображении то, что я условно называю «фиктивным сюжетом», найти какую-то связующую фабульную основу, каковая, будучи достаточно привлекательной и нетривиальной сама по себе, тем не менее выполняла бы преимущественно служебные функции, объединяя и организовывая (как, к примеру, в «Воспоминаниях еврея-грузчика») все те выстраданные житейские и литературные коллизии, которые составляют материал моей новой книги.

И я решил плюнуть на это дело. Я решил отказаться к свиньям собачьим от всех этих подпорок и котурн и, так сказать, «без руля и без ветрил» пуститься в вольное плаванье по безбрежному океану пустословия. Не потому, что я такой уж горячий поборник пресловутой «свободы творчества», — напротив, меня как потребителя всегда привлекали в искусстве именно строгие классические формы и каноны, неукоснительное следование каковым я почитаю первейшей заповедью истинного артиста, относясь с нескрываемым предубеждением ко всякого рода модернизму, авангардизму, постмодернизму, поставангардизму и тому подобным верлибру, абстрактной живописи и атональной музыке, — а просто от безвыходности, от сознания своей беспомощности перед лицом литературной судьбы.

Кстати говоря, мне не раз случалось замечать, что если в обычной жизни человек еще способен порой противопоставить что-то неколебимой логике предначертанного, то во всем имеющем отношение к судьбе литературной такие попытки заведомо обречены на провал. Вот, скажем, когда я лелею в мыслях план какого-нибудь нового прозаического произведения, оно в проекте обычно представляется мне эдаким монументальным эпическим полотном листов эдак на семь-восемь. А в результате, как я ни стараюсь, как ни лезу вон из кожи, но мне еще ни разу не удавалось накропать больше четырех-пяти. И это меня всегда ужасно огорчало. Краткость, конечно, сестра таланта, но все-таки обидно: люди пишут по десять, двадцать, а некоторые наиболее выдающиеся — даже по пятьдесят листов, а я, значит, не могу, кишка тонка. И вот однажды я решил попробовать, восстать против этого унизительного положения вещей, свергнуть, как говорится, могучей рукою и так далее. Я взялся писать свою родословную (в окончательном варианте это довольно любопытное произведение называется «Эскиз генеалогического древа»). Я провел огромную подготовительную работу. Я несколько лет собирал материалы. Я часами беседовал со своими престарелыми родственниками и родственницами, выуживая у них всевозможную недостоверную информацию. Я вел обширную переписку и даже пару раз выезжал в другие города. Мой титанический труд увенчался тем, что мне удалось углубиться в историю моих предков аж до шестого колена. Ну, думаю, уж теперь-то должно получиться никак не меньше листов десяти. Черта с два! Ровно 4,5 листа. Как писал один мой приятель, фигурально описывая свои попытки уклониться от военной службы: «Я смело вышел на битву с судьбой, и долго еще после этого мои ноги торчали из придорожной канавы».