Опыты бесприютного неба

Короче, Егор, недолго думая, включил компьютер, понажимал тумблеры на всех этих странных аппаратах. На жестком диске нашел последний проект в программе Ableton Live, загрузил его и стал писать музыку. С оборудованием вспомнилось все быстро. Микшер – понятно. Большая прямоугольная панель с квадратиками, которые при подключении засветились разными цветами, – лаунчпад. На стойке – компрессоры, лимитер и прочая требуха. Так Егор просидел за всем этим до утра. А потом он повернулся к выходу и увидел, что сквозь двери прорывается сумеречный свет. Егор сохранил проект, собрался, выключил аппарат, лампы и вышел.

Здесь его и взяла паника. Все вокруг вдруг зашумело, мир стал очень неуютный и злой.

– Андрэ, я не понимаю. Что это за история?

– Так вот, понимал бы кто вообще. Если ты про Егора, то самое-то главное – он ведь вообще порядком офигел от всего происходящего. Он не знал, откуда у него в гараже аппарат, почему он знает группу Einstürzende Neubauten и даже умеет выговаривать это название. Не знал, почему умеет управляться с аналоговым лимитером и грувбоксом последней модели. Следующим вечером он снова пришел в гараж и первым делом зашел к дедушке-сторожу, сел напротив и попросил его рассказать все, что он о нем, Егоре, знает. Чтобы не затягивать историю, вот тебе краткий конспект.

Писал музыку Егор уже давно, лет семь. Начал с того, что набивал биты в простой программе. Потом, после того, как появились деньги, стал откладывать и покупать себе аппарат, железо, гитары. И все это он делал по ночам. Только по ночам. И в совершеннейшей бессознанке. Он регулярно выписывал себе винил, литературу, всякое другое добро. Знали об этом два человека – сам Егор, да и то наполовину, и дедушка-сторож. Это был единственный живой персонаж, с которым ночной Егор общался.

Так до недавнего времени и было. Дело в том, что постепенно Егор стал отсылать свои релизы на разные лейблы, а поскольку музло было годное – IDM такой витиеватый, его охотно публиковали и даже платили какие-то бабки. И вот, однажды Егора пригласили поиграть живой сэт. Он согласился не сразу. Ходил советоваться с дедушкой-сторожем, чего-то сомневался, но в итоге решился. Только вот незадача, тот, ночной Егор, не умел водить машину и вообще сильно боялся автотранспорта. А аппарат надо было отвезти в клуб. Ну так сторож ради такого случая даже покинул пост и отвез Егора на своей «копейке» отыграть в центре города. Потом это повторилось еще пару раз.

– А как же аппарат в гараже?

– Так говорю же, дневной Егор туда не ходил. Он боялся гаража с детства. А дяде его было до фонаря, че он там делает и в какое время.

– Что теперь с ним?

– Да что, ночной Егор победил. Точнее, так – занял лидирующие позиции, интегрировал, короче, дневного. Или наоборот. Как тут разберешь? В общем, вместе они уволились из банка, расстались с невестой, вплотную занялись музыкой. Пришлось заново учиться водить машину. Маме Егора только все это не сильно нравилось. Но это временно было.

Весь оставшийся вечер мы провели кто как. Номад где-то, как всегда, гулял. Я лично занимался тем, что внимательно рассматривал самолет и всю эту коммутацию вокруг него. В фюзеляже были прорезаны аккуратные отверстия диаметром сантиметров в пятнадцать. Из них выглядывали небольшие колонки. Как уверял Андрэ, достаточно мощные, чтобы огласить округу с высоты птичьего полета, – не зря же он столько книг по электронике прочел за лето. Основная же задача состояла в том, чтобы заставить вибрировать все, что встретится на пути, поэтому главное достоинство колонок было не в громкости звука, а в его качестве. Ультрадаб должны были услышать не только люди, но и звери (в частности, шакалы и рукокрылые, не говоря уже о дельфинах).

Внутри маленького самолетика все было набито аккуратными пучками проводов, клемм и прочих коммутаторов. В кабине, помимо этого, мое внимание привлек микрофон – старый такой, хромированный и явно не предусмотренный базовой комплектацией крылатой машины.

Как они собрались на этом лететь, я даже не мог предположить. Но их холодный энтузиазм не оставлял сомнений в том, что все получится.

– Андрэ, а эта история про Егора. Ты к чему ее рассказал? – спросил я вечером.

– Для того чтобы качало, мы перепробовали много разной музыки. Номад голосовал за Ли «Скрэтча» Пэрри – ямайского патриарха даб-музыки. Неплохой вариант, но качество звука такое, что там ни о каких дополнительных частотах речи и не идет. Далее – по каталогу добросовестного ценителя вайба, но стопроцентной уверенности не было. А музыку Егора я услышал еще в Питере, однажды ночью зашел, будучи в кислоте, в один бар. И он там играл. Не помню, было это до его слияния или после. Короче, когда мы с Номадом решили провести ритуал, я отыскал Егора. Тогда это было не сложно – он уже слился и играл достаточно часто. Ему очень понравилась идея, он записал для нас ультрадаб. Для того, чтобы добиться нужного звука, он занес весь аппарат в холодный погреб. Чтобы реверб был соответствующий.

Андрэ поджег трубку.