Опыты исследования личной истории

Ясно, что нарратив Р. посвящен психотравмирующему событию; такого рода проявления описаны у Т. Огдена в его работе, посвященной потенциальному пространству (Ogden, 1985). Одной из форм патологии потенциального пространства как диалектического единства реальности и фантазии является крен в область фантазии: субъект заточен в область нереальных объектов как вещей в себе. Это двухмерный мир, который переживается как собрание фактов. Все является таковым, каково оно есть, и не означает ничего другого. Мысли, фантазии, собственные желания и восприятие других людей переживаются совершенно конкретно. Имеют место примитивные, конкретные представления о «немыслимом»: мир – это больница, больница – это лагерь. И то, и другое не метафоры, как мы могли бы подумать, в сознании пациента царит однозначность, модальность метафоры отсутствует. Согласно Огдену, такое нарушение функционирования потенциального пространства отражает нарушение функции символизации (символ и символизируемое не различаются) и является признаком травматического опыта.

С самого начала мне казалось маловероятным, чтобы одно это трехнедельное пребывание в больнице в возрасте восьми лет могло так травмировать пациентку; по-видимому, история про больницу представляет собой некую реконструкцию. Тогда прежде всего бросается в глаза защитная функция этой реконструкции: она позволяет рационализировать отсутствие социальной активности и низкий уровень достижений, экстернализовать агрессивные импульсы и обесценить сексуальность. Эта эффективная или даже сверхэффективная защита блокирует психическое развитие Р.: Эго оказывается чрезвычайно обедненным, все, что может быть энергетически заряжено, вынесено вовне, а то, что осталось в распоряжении Эго, – пассивная агрессия, уход в фантазии – не обеспечивает прогрессивного движения. В контрпереносе давление «больничного» нарратива временами вызывало желание взломать эту лишенную жизни конструкцию как коросту или скорлупу, под которой хотелось обнаружить что-то живое и жизнеспособное.

Это контртрансферное переживание наводило на мысль о том, что данный нарратив являлся покрывающим воспоминанием. Само это понятие – покрывающие воспоминания – определено в литературе не вполне точно. Несмотря на то, что многие наблюдатели называют ряд характерных особенностей, указывающих на присутствие покрывающих воспоминаний: необычно живые и точные подробности; совершенно несущественные подробности; невозможные детали, и ряд других, – различить покрывающие и обычные воспоминания достаточно сложно. Дж. Арлоу (Arlow, 1991) пишет, что покрывающие воспоминания – это компромиссные образования, которые представляют собой попытку не вспоминать то, что индивид не может забыть (звучит парадоксально!) Они возникают в связи с травмой, а сопровождающие их фантазии динамически проявляются в материале, выбираемом для покрывающих воспоминаний. В том месте, где пациент как будто готов вспомнить событие (или фантазию), связанное с травмирующими переживаниями, вместо реального создается покрывающее воспоминание, которое представляет собой более-менее успешную попытку пациента реконструировать травматическое событие, символизировать травматический опыт. В результате приходится признать двоякую функцию «больничного» нарратива: с одной стороны, это массивная защита, сродни патологической личностной организации по Дж. Стайнеру (Steiner, 1993), обеспечивающая стагнацию психического развития; а с другой стороны, это все же попытка символизации травмы, т. е. затыкания не поддающейся символизации «психической дыры», и потому представляет собой шаг в прогрессивном направлении.