Опыты литературной инженерии. Книга 1

Очумевший от пережитого Родион схватил какую-то кружку, которая стояла на раковине, и начал снимать верхний слой воды с масляной пленкой. Как только кружка наполнялась, он выливал содержимое в раковину. Я был занят запихиванием мокрой простыни в пакет и пропустил начало процесса.

– Что же ты, дурень, делаешь? – закричал я на Родиона. – Теперь, смотри – и кружка и вся раковина в масле!

– Господи, – взвыл Родион, – помоги мне! В эту кружку тётя воду наливает, когда рот полощет! Полная, хана, Паша! А если мать узнает – убьет!

Дернулся Родион неловко и опрокинул ногой флакончик из-под «Альфии», который я на пол поставил, чтобы руки освободить. Потекла дрянь из флакончика на пол, на тётину итальянскую кафельную плитку.

– Где половая тряпка? – кричу я Родиону.

– На балконе висит! – уже на лету отвечает Родион.

– Тащи ее сюда!

– А я что делаю?

Промокнули как смогли масляное пятно на полу.

– Тряпку придется выбросить, – вздыхает Родион.

– Черт с ней, с твоей тряпкой!

– Это не моя, это тётина тряпка!

Перепачкали мы руки по локти в вонючем машинном масле. Опасно стало к чему-либо прикасаться. Поэтому открыть дверь и выйти из квартиры оказалось проблематично. Под сиденьем мотоцикла у меня была припасена фланелевая тряпочка. Не очень, правда, чистая, но ничуть не хуже скатерти тёти Родиона. Кое-как мы протерли руки и помчались в прачечную. Умолили мастериц без очереди заняться нашей скатертью, а сами устремились на поиски денег. Приехали к Родиону домой, где, как он меня уверил, спрятана заначка. Входим в квартиру, а мама Родиона, сестра тёти, говорит мне:

– На твоем мотоцикле приехали, да, Паша? Я своему оболтусу сколько раз говорила – и мечтать о мотоцикле не смей! Вон как от вас обоих мазутом несет! Немедленно идите руки мыть, я вас сейчас кормить буду.

Заходим вдвоем с Родионом в ванную. Родик берет мыло из мыльницы и начинает намыливать руки. А я его в бок толкаю и глазами показываю: на трубе, что ведет на кухню к газовой колонке, скромно примостился знакомый пластмассовый флакон, на котором написано: «Стиральная жидкость „Альфия“»!

Родион чуть мыло не уронил. А я снял флакон с трубы, отвинтил колпачок и налил себе на ладонь желтоватой жидкости. Родион на меня смотрит круглыми от ужаса глазами, будто я серную кислоту на руку лью! Я жидкость понюхал и подмигнул Родиону:

– О'кей, друг, еще повоюем!

Оттерли мы тётину квартиру. Всего за час с четвертью. Отскребли. Распылили дезодорант «Лотос» Невинномысского завода бытовой химии. Скатерть забрали из прачечной, расстелили на столе – загляденье. Родик еще гвоздичек купил и в вазочку поставил.

Через неделю Родион на работе мне рассказывает:

– Ничего тётя не заметила. Спросила только, зачем я туалетное мыло купил? У нее, оказывается, мыло в платяном шкафу лежит, чтобы белье хорошо пахло! Вовек мне до этого не додуматься! А маму спросила: «Наверное, у вас сильный ветер был – половую тряпку с балкона унесло. Прищепки-то на месте, а тряпки нет».

Балалайка

Муж моей двоюродной сестры весьма серьезный мужчина. Знает толк во всех сортах и подсортах водки и иных спиртосодержащих напитках. Его на мякине не проведешь. Если уж что пьет, не кривясь, значит, всем остальным пить можно без опасения.

Сам он родом с Украины, где традиции самогоноварения исключительно стойки и почитаемы. Благодаря географическому положению территории, ласковому лету и обилию исходного сырья, Украина значительно опередила такие самогоноварящие области Земного шара, как Шотландия со своим виски, Ямайка с ромом и даже Япония с сакэ. Муж моей двоюродной сестры, кстати, тезка, путем многолетней дегустации в лучших украинских традициях воспитал в себе неколебимую устойчивость к крепости напитков и тонкую чувствительность к бесконечному разнообразию нюансов букета. Даже такой внешне грубый продукт, как ординарная сливянка, не лишает его возможности выявить в ней оттенки чернослива, ренклода, синей птицы, яхонтовой, корнеевской венгерки и, на крайний случай, яично-синей или памяти Тимирязева. Клянусь, о таких сортах слив вы и слыхом не слыхали!

Как-то собрались мы семьями и поехали во Львов, почтить память покоящихся там родителей. Остановились в гостинице с одноименным названием. И вечером того же дня двинулись в ресторан на вечернюю трапезу.

Из всех присутствующих только я свободно говорю по-украински, да еще с замечательным галицийским акцентом, так как вырос во Львове и навечно впитал его неповторимый колорит. Тезка все понимает, но не говорит, так как детство и половину взрослой жизни провел на Байконуре, где, боюсь, про Украину знают не много. Сестричка – та вообще русифицировалась в младенчестве, а драгоценная супруга, хотя и потомственная казачка, понимает украинский язык фрагментарно, потому что вместо рафинированной литературной речи казаки в обиходе использовали русско-украинский винегрет – суржик.