Опыты по эстетике классических эпох. [Статьи и эссе]

«Стихи Цюй Юаня, в отличие от песен «Шицзина», не распевались, но большей частью декламировались, что свидетельствует о рождении особой, чисто словесной поэзии, музыкальная сторона которой, присущая всякой, даже самой книжной поэзии, создавалась уже музыкой слова, музыкальностью самой человеческой речи».

То же самое мы наблюдаем и в лирике Древней Греции.

 «Творчество Цюй Юаня наглядно демонстрирует факт, характерный для литературной поэзии во время ее первоначального сложения, — живую связь ее с фольклором. Эта связь заметна и в творчестве Цюй Юаня: ряд его стихотворений — прямая обработка фольклорного материала. Лучшим образцом таких стихотворений могут служить его «Девять песен» («Цзю гэ»). Эти «песни» (гэ) представляют собой ряд гимнов, обращенных к различным божествам, олицетворяющих облака, реки, горы, страны света, жизнь и т. д.

Вот, например, начало гимна «Великому Повелителю жизни»:

Ворота  небес  широко распахнулись.
Ты едешь на черной
Клубящейся  туче.
Ты бурные ветры
Вперед  направляешь.
И  дождь посылаешь,
Чтоб не было пыли.
Кружась и скользя,
Опускаешься  ниже
По горным  хребтам...
Летя  в высоте,
Ты  паришь над  землею.
Ты  мчишься  и  правишь Луною и  Солнцем.
(Перевод А. Гитовича)».

Здесь следует заметить, использование фольклорных, как и мифологических мотивов и тем, естественно и не только для поэтов древности, куда существеннее,  что Цюй Юань ведет речь от своего «Я», обращаясь в гимне «Великому повелителю жизни»:

Я  мчусь за  тобою.
Гонюсь за  тобою,
Прекрасны  мои
Украшенья из яшмы,
И  горы  Китая
Встречают  Владыку.
При свете  луны,
При сиянии солнца...
Одет  я, как  Дух,
В  дорогие  одежды,

Неслышно  ко  мне

Приближается  старость,
Я  мыслю  о  людях,
Скорбящих  в  тревоге.
Но  если  ты  рядом —
Она  отдалится!
Скорбящие  люди,
Что  в  мире  им  делать?
Уносит  тебя
Колесница  дракона,
Хотел бы я  жить,
Никогда  не  старея!
Все  выше  и  выше
Ты  мчишься  в лазури.
Я  знаю,  что  наша
Судьба  неизбежна,
Срывая  зеленую
Ветку  корицы,
    Но  кто  ж  установит
Согласие  в  мире?

Поэзия воистину остается вечно юной.

«Империя, - как пишет Конрад, - вырастала среди борьбы, убийств, жестокостей, и жертвами этого роста были не только противники ее, но и те, кто были ее идеологи.

И поистине трагическим финалом был зажженный в 212 г. до н. э. — уже после образования Империи — в ее столице огромный костер: сожжение всех неугодных книг. Кара обрушилась прежде всего на книги конфуцианские. Но пострадали не только книги: самих конфуцианцев, которых еще недавно чтили как мудрецов и учителей, хватали и закапывали живыми в землю. Так началась Империя».

Эллада тоже оказалась вовлеченной в империю поначалу Александра Македонского, а затем Рима. Теперь история Китая в эпоху Цинь и Хань, с распадом на три царства в условиях непрерывных набегов кочевников, будет напоминать историю Рима.

II

История литературы всегда будет неполной без истории искусства. Здесь я воспользуюсь текстом, разумеется, с сокращениями, из книги Н.Виноградовой «Искусство Древнего Китая».

«В изобразительных искусствах Китая второй половины 1 тысячелетия до н.э. произошли также очень значительные изменения и сдвиги. В искусстве гораздо шире и разнообразнее стал круг сюжетов и тем: наряду с абстрактной символикой создаются изображения людей и реальных животных. Появляются новые виды искусства, усложняется и обогащается техника и мастерство. С дальнейшим развитием ремесла и торговли в городах различных царств возникли многочисленные мастерские (керамические, бронзолитейные и др.); в которых изготовлялись изделия, предназначенные для быта местных правителей и знати. Раскопки, начатые в 1950 г. китайскими археологами в провинциях Хэнань, Хунань и других областях Китая, обогатили знание о культуре и искусстве Китая периода Чжаньго (480— 221 гг. до н.э.). Близ города Чанша обнаружено большое количество памятников, ярко свидетельствующих об изменениях, происшедших в искусстве, и о высоком уровне культуры этого времени.