Читаем Опыты религиозных исследований полностью

Вслед за Бультманном он утверждает, что «в высказываниях о Сыне Человеческом есть внутренняя непоследовательность»34. Не делая никаких попыток примирить эти кажущиеся непоследовательности, Фуллер просто утверждает, что многие из высказываний неподлинны. В противовес этому Морна Хукер, исследовав все высказывания о Сыне Человеческом в Евангелии от Марка, приходит к выводу, что они взаимосвязаны и дают цельную картину35. По-видимому, такая точка зрения более истинна, нежели первая; лучше пытаться объяснить имеющиеся данные, чем произвольно их тасовать.

Те, кто отрицают подлинность этих высказываний, считают, что они порождены Церковью, и, стремясь это доказать, проявляют немалую изобретательность, объясняя их происхождение. Сюда, в частности, можно отнести К. Кольпе36 и Н. Перрина37. Примером крайне радикального критического подхода является и Концельманн. Он не задумываясь отвергает аргументы в пользу подлинности высказываний, а затем «разделывается» с каждым из них по отдельности или сразу с несколькими. Он, в частности, категорически утверждает, что речения о грядущих страданиях Иисуса на самом деле были пророчествами, написанными после реального события; высказывания о Сыне Человеческом на земле он отвергает одно за другим (по большей части не вдаваясь в разъяснения) на том основании, что они догматичны и, следовательно, были порождены Церковью. Что же касается высказываний о грядущем Сыне Человеческом, то согласно Концельманну два из них восходят к Книге Пророка Даниила и потому неподлинны (хотя это и не очевидно), одно ориентировано на утешение во время гонений и, следовательно, родилось в Церкви, — таким образом, остается только речение из 38-го стиха 8-й главы Евангелия от Марка. Оговорившись, что «в подлинности этого высказывания уверены почти все», Концельманн считает, что оно никоим образом не могло исходить от Иисуса, и тоже отвергает его38. Для тех, кто уже согласен, что христианское богословие вышло из Церкви, а не от Христа, такая манипуляция с материалом, по-видимому, вполне приемлема; однако для тех, кто не склонен считать, что Церковь обладала более творческими способностями, чем ее Творец, аргументы Концельманна кажутся крайне шаткими и неубедительными. Совершенно непонятно, почему Иисус не мог предсказать Свою смерть, и, кроме того, если высказывание каким-то образом соотносимо с жизнью Церкви, это вовсе не является доказательством того, что оно и родилось в ней; если же оно представляет собой цитату из Книги Пророка Даниила, то опять-таки совершенно непонятно, почему Иисус не мог ее процитировать. Мысль о том, что какое-то высказывание было утешением во время гонений, скорее подтверждает, что оно было сохранено во всей своей подлинности, и не доказывает, что кто-то сочинил его впоследствии, дабы утешить гонимых. В завершение можно сказать, что все, что «непостижимо» для Концельманна, вполне постижимо для других. По-видимому, заранее уверившись, что все высказывания родились в Церкви, он затем пытается это доказать.

О мере подлинности

Сложившаяся ситуация подводит нас к основному вопросу: возможно ли с точки зрения библейской критики рассматривать евангельские материалы как достоверные? Разнообразие мнений безгранично. Так, например, Перрин с самого начала заявляет, что бремя доказательства должно лежать (sic) на признании подлинности этих материалов39. Иными словами, до тех пор, пока какое-либо высказывание, приписываемое Иисусу, не будет признано подлинным, нам надо считать его неподлинным. Надо сказать, однако, что столь скептическая установка разделяется не всеми. Иоахим Иеремия, например, говорит прямо противоположное; подытоживая проведенное им исследование лингвистических и стилистических свидетельств, он заключает, что «в синоптической традиции надо доказывать не подлинность, а неподлинность речений Иисуса»40. Иными словами, до тех пор, пока не будет доказано, что речение, приписываемое Иисусу, неподлинно, мы должны считать его подлинным. Следует особо отметить, что к такому выводу Иеремия приходит после собственного прочтения имеющихся материалов, а не просто из пристрастия к консервативной точке зрения; и, чтобы быть честными до конца, надо также добавить, что он не считает подлинными все высказывания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Религии мира: опыт запредельного
Религии мира: опыт запредельного

Настоящая книга впервые была опубликована в 1997 году и сразу стала научным бестселлером: это была первая в отечественной, а в значительной степени и в мировой науке попытка представить религию в качестве целостного психологического феномена.Выдающийся ученый-религиовед Е. А. Торчинов (1956–2003) обосновал и развил принципиально новый психологический подход к истолкованию феномена религии, исходя из понятия глубинного религиозного опыта как особой психологической реальности и активно используя при этом разработки представителей трансперсональной психологии (С. Гроф и его школа).В книге исследуются тексты, фиксирующие или описывающие так называемые мистические практики и измененные состояния сознания. Во введении рассматривается структура религиозного опыта и его типы, вопрос о взаимодействии религии с другими формами духовной культуры (мифология, философия, наука). Первые три части посвящены рассмотрению конкретно-исторических форм религиозной практики изменения сознания (психотехники) с целью приобретения глубинного (трансперсонального) опыта. Рассматриваются формы шаманской психотехники, мистериальные культуры древнего Средиземноморья, сложнейшие формы психотехники, разработанные в религиях Востока: даосизме, индуизме, буддизме. Особая глава посвящена «библейским религиям откровений»: иудаизму, христианству и исламу. Особый интерес представляет собой глава «Каббала и Восток», в которой проводятся параллели между иудейским мистицизмом (каббала) и религиозно-философскими учениями индо-буддийской и дальневосточной традиций.

Евгений Алексеевич Торчинов

Религиоведение / Образование и наука