– Не здорово. Как в мультике.
– Надень варежки.
– Не. Я так. – Мальчик засунул ладошку в рукав отца. Ладошка была горячая.
Они шли быстрым шагом по дороге в сторону шоссе, где была остановка проходящего мимо ростовского автобуса. Этот автобус за час домчит их до областною центра и вскоре Петр Кириллович и Илья будут пить в номере гостиницы горячий чай. Если есть места на последний самолет, улетающий в Москву в двадцать два часа, то уже часов в двенадцать они дома. Конечно мать догадается, примчится на следующий день, может быть даже заявит в милицию Надо что-то придумать. Но это потом, в автобусе, в самолете. Немного времени будет. Вот хотя бы. Можно Илью пока оставить у лифтерши тети Дуси. Она хорошо относится к Петру Кирилловичу, выделяет из всех.
Даже однажды угостила дыней, которую прислала ей дочь из Чарджоу. Попросить, чтобы Илья пока пожил у нее, никто сроду не догадается… А потом, когда все успокоится, забрать домой…
Сын единственное, что у него осталось. Пусть Миркин заводит СВОЕГО ребенка. Пусть немного отвлечется от своих стихов. Он еще молодой… А то очень несправедливо получается. Отнял все и хочет отнять еще сына, к которому он не имеет никакого отношения. Пусть на время отложит стихи и займется СВОИМ сыном.
– Петр…
– Что, сынок…
– Как ты сказал?
– Это так… вырвалось, – смутился Коньшин.
– Ты сказал «сынок».
– Это… Я хочу тебя усыновить. Согласен?
– Тогда я тоже стану волшебником?
– Конечно.
– Здорово! Мы будем всегда вместе?
– Всегда.
– Я еще хотел спросить… Хотел спросить… У тебя есть жена?
– А ты как бы хотел?
– Чтобы не было.
– Почему?
– Так… А дети у тебя есть?
– И детей нет.
Илья благодарно сжал руку своего «волшебника»:
– Молодец.
– Почему молодец? – пробормотал Коньшин.
– Хочу, чтобы мы были только с тобой. А ты хочешь?
– Хочу.
– Ты никогда не женишься?
– Пока ты не разрешишь.
– Поклянись.
– Клянусь.
Некоторое время они шли молча.
– Еще долго идти? – спросил сын.
– Не очень. Ты устал?
– Я сильный.
– Хочешь на спину?
– На спину?
– Ага. Ты никогда не ездил на спине?
– Нет…
– Тогда надо обязательно попробовать..
Петр Кириллович присел на корточки и помог сыну вскарабкаться на спину. Тельце Ильи было совсем легким.
– У тебя плохой аппетит?
– Не…
– Мама не готовит твои любимые кушанья?
– Ты правда все знаешь… Каждый день… почти одно и то же… Картошка с консервами… и борщ… из пакетиков… Он почему-то сладкий…
– Я тебя буду кормить яичницей с салом. И бараньими котлетами. И настоящим борщом. И курицей, запеченной в фольге. И рыбой-капитаном.
– Рыбой-капитаном? Здорово!
– Да. А в воскресенье мы с тобой будем ходить в кафе-мороженое и есть пломбир с орехами.
– Здорово!
Метель обвивала их мокрыми нейлоновыми нитями, скользила по лицу, одежде, не оставляя следов, и с тихим шорохом свивалась на земле в большие канатные бухты.
Справа и слева, словно океанские лайнеры в тумане, проплыли последние избы, посвечивая огнями. И сразу стало просторнее и светлее. Неподалеку черной стеной, иссеченной белыми шрамами метели, замаячил лес. Дорога огибала его, уклоняясь вправо; за лесом проходило ростовское шоссе. Если немного напрячь слух, то можно услышать, как гудят машины.
– Петр…
– Что, Илья?
– Ты когда меня усыновишь?
– Тебе очень хочется?
– Очень…
– Давай тогда прямо сейчас.
– Давай.
Петр Кириллович перебросил тельце сына со спины на грудь, поцеловал в мокрую холодную щеку и водрузил на место.
– Все. Ты мой сын.
– Все?
– Ага.
– Так быстро?
– А чего ж…
– Но… Петр…
– Что, сынок?
– А нам поверят?
В голосе ребенка было беспокойство.
– Поверят. Мы справку достанем. Не волнуйся.
Вдруг сзади послышалось какое-то движение. Будто кто-то бежал следом, пробиваясь сквозь пургу. Коньшин остановился и прислушался. Вскоре действительно он различил топот и голоса. За ними бежали.
– Погоня! – сказал Петр Кириллович с отчаянием.
– Погоня! Здорово! – обрадовался Илья. – Как в кино! Вызывай вертолет!
Шум погони приближался. Кажется, даже впереди, на краю села, заурчала машина. Петр Кириллович затравленно оглянулся. Слева поле, справа лес… Вперед и назад дорога заказана.
– Держись!
Коньшин бросился к лесу. Сначала бежать было легко: ветер снес с озимых почти весь снег, под ногами чувствовалась ледяная корка, которая не успевала полностью разрушиться под ударом ноги, и было такое ощущение, словно бежишь по граверной дорожке.
– Папа! Да вызывай же вертолет. Или вездеход! Или танк!
– Сейчас… сейчас… мы так… Тебе не холодно?
– Нет. Здорово.
«Папа»… Никто никогда в жизни не называл его папой… Неужели он правда папа, а за его спиной подпрыгивает, обняв за шею, сын, родное существо, плоть от плоти… Бежать, пока хватит сил… Лишь бы успеть до шоссе… А там остановить любую машину… Сказать – заблудились… Перед городом сойти… Обойти стороной пост ГАИ и проникнуть в город через какую-нибудь тихую улочку… Ведь они наверняка сообщат в милицию: дескать, похищен ребенок…
Коньшин оглянулся. Погоня свернула с дороги и пошла по его следам.
– Эй ты! Стой! Все равно не уйдешь…
Коньшин прибавил ходу. Но бежать стало труднее. Ближе к лесу снег стал совсем глубоким.
Сзади ударил выстрел. Наверно, шарахнули вверх, для острастки.