Оранжевый блюз

– Запросто, – весело ответила Юна и ушла заваривать чай.

Маэстро тупо уставился на окно и пребывал в этой прострации до её прихода. Юна поставила кружки на сервировочный столик:

– Готово!

Маэстро встрепенулся и приблизился к чаю…

Юна принесла ещё с кухни тарелку с бутербродами и поставила её рядом с чаем, а сама приютилась на пуфике возле любимого.

Маэстро отхлёбывал чай из своей кружки и не спеша рассуждал:

– Я вот думаю: живёт человек, живёт… и не знает, что ему ближе – хлеб или воздух…

Он взял бутерброд и спокойно начал его поглощать, медленно запивая чаем.

– Ты к чему это? – удивлённо спросила Юна, тоже взяв бутерброд с чаем.

Он покончил с бутербродом, ещё отхлебнул чаю и задумчиво продолжил:

– Один древний отшельник сеял хлеб, а пожинал воздух… Он продавал что-нибудь из своего имущества и на эти деньги покупал хлеб у других. Затем бедолага снова засеивал поле зерном, а когда наступало время жатвы, он вновь приходил к опустевшему полю…

– Кто же так зло шутил? – заворожённо спросила Юна.

– Просто этот человек был слишком занят собой, чтобы следить за посевом, и у него воровали хлеб, зная его слабости… И тогда он решил засеивать жизнь… словом. Ведь слово, как и воздух, ни у кого не отнять. И жатва его была велика… Так что, Юна, каждый – сам строитель своей жизни.

Юлиана трепетно смотрела на своего философа. Он продолжал:

– Да что там слово, – всякая мысль, витая в пространстве, соединяется с себе подобной, энергетически усиливаясь. Так создается сообщество людей, близких по духу, хоть и не знакомых между собой.

– Поэтому мы и встретились, – радостно заметила Юна.

– Наверное… Так что, получается – воздух дороже. Но люди не знают этому цены, – констатировал Маэстро.

Он вздохнул и покончил с чаем.

– Логично, – продолжила Юна. – Но что делать человеку, допустим, если он совсем одинок и в безысходности?..

– Стань плодом, вот и всё, – парировал Маэстро.

– Интересная мысль, – Юна задумалась.

– Видимо, в этом истина, – добавил Маэстро.

Возникла пауза…

– Ну ладно, не будем утяжелять себе головы и что-нибудь сыграем, – достойно произнёс Маэстро и встал.

И это был шаг в таинство Духа…

Он достал из футляра флейту, сделал глубокий вдох и, закрыв глаза, заиграл… Квартиру наполнила драматически-возвышенная мелодия… Юна вся озарилась этой пленительной, непостижимой, всеутоляющей силой музыки, которая витала, казалось, по всей Вселенной, восторгаясь и плача, воздавая свои безумные почести свободе и жизни…

Маэстро закончил играть и опустил флейту. Но музыка ещё продолжалась, она трепетала, как долгое эхо, и парила, казалось, где-то над городом… Юлиана благоговейно смотрела на своего гения, она почти прошептала:

– Это непостижимо…

Он подошёл к ней и присел рядом.

– Да. Музыка вечна, – он мягко провёл ладонью по флейте.

Неожиданно Юна спросила:

– А почему ты на Западе не остался? У тебя столько возможностей было, и играешь ты – дай бог каждому.

Он выдержал паузу и ответил:

– Во-первых, тогда бы мы с тобой не встретились; а во-вторых – на Западе скучно… Да и петь там не о чем. Вот то ли дело у нас…

Юлиана замерла в предвкушении новых идей…

Маэстро пробежался по клапанам флейты, выдув блюзовый пассаж, и аккуратно вернул ей приют, после чего продолжил свою мысль:

– У нас – мордой об стол раз шарахнут, так потом память – на годы, гимны слагать можно с интерпретациями, причём на разные тексты. А усох, допустим, в идеях, – пошёл в пивнуху или на вокзал, да куда угодно, – тебе по голове идеями настучали и в творчество окунули. Россия – неиссякаемый источник вдохновенья…. Ты знаешь, я понял, почему Мамай пил самогон. Он просто не в силах был по-трезвому наезжать на славян и содержать орду. И вообще, все они страдали генерацией блефа. Вот католики огорчили гугенотов, и Робеспьер ушёл в демиурги, а тамплиеры курят гашиш на Гавайях. Да что Гавайи! Я вот как-то по Тверской наяривал, глядь – а навстречу свежезахмелевшие компрачикосы с пресловутым лозунгом: «На каждую чуму – свой Гуинплен, и на каждого Гуинплена – своя чума!..» А каков эквивалент Паскаля на узника тайги?..

– Что? – спросила Юна сквозь хохот.

– Эквивалент Паскаля на узника тайги равен одному сновидению Босха. Да. Теперь я понимаю, почему Обломов практиковал дзен-буддизм.

Маэстро закончил свой пассаж, затем достал из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, выпустил облако дыма. Юна хохотала до слёз. Маэстро удовлетворённо отметил:

– Так что, родная, в России возможно всё. И я счастлив, что мы удостоены чести жить здесь.

Юна вдруг тихо спросила:

– А где Серёга твой? Ты говорил – он музыкант был классный…

– Введенский что ли? В порядке он… Да он сейчас музыкой не занимается, – время не то, – угрюмо ответил Маэстро и выпустил дым. Он задумался и продолжил: – Как бы это сказать… замкнулся он в себе; то ли возгордился, то ли надоело всё… А потом всё бросил. Не знаю, чего не хватало ему. Так играл! Гитара пела…

Маэстро затянулся, прищурившись, как бы что-то вспоминая…

– Может, его не понимали здесь? – подхватила Юна.