Когда человек исчерпывает себя физиологически, – начинается пустота… Одни в эту пустоту вливают пойло, другие – героин, третьи – …
Третьи идут к Богу…
Прими нас, Отче, и прости —
Детей, заблудших в этой давке…
Да, стать звуком в гармонии мира дано не каждому; хотя ноты расписаны, но иногда не выигрываются…
Озари меня, время, улыбкой!..
В комнату вошла Юна с двумя тарелками в руках. В одной громоздился какой-то универсальный салат, в другой был тонко нарезанный лимон, рядом лежал хлеб под лососем. Несмотря на шоковые события, она улыбалась.
– Любимый мой, вот…
И тут он понял одно: нужно жить, жить, невзирая ни на что, – ни на какие удары судьбы и бедствия, и даже погибая, надо петь, вышибая из себя музыку, – она поднимет, спасёт, достанет из пекла, дотянет до Бога…
Он наполнил рюмки и взволнованно произнёс:
– Юна, родная моя, надо жить…
Его глубинный взгляд одарил Юлиану нетленной надеждой.
– Конечно, мой любимый, – мягко произнесла она и присела рядом, поставив закуску на сервировочный столик.
Маэстро опорожнил вторую рюмку, Юна только пригубила… Он тут же снова наполнил свою рюмку и посмотрел на любимую.
– Ты не спешишь? – спокойно спросила Юна.
– Нет.
– Тогда закусывай. Я-то больше не буду.
Маэстро хлопнул ещё одну рюмку водки и не спеша закусил лимоном. Затем налил ещё себе водки. Он несколько расслабился.
– Сейчас чаю поставим, – успокоительно сказала Юна.
Маэстро, глядя куда-то перед собой, с тихим отчаянием выговорил:
– Эх, Серёга… Ну, я им сегодня сыграю…
– Ты собрался сегодня идти работать? – взволнованно спросила Юна.
– Да, – отрешённо выдохнул Маэстро и хлопнул ещё рюмку водки.
Возникла пауза… Маэстро опять наполнил свою рюмку, выпил, закусил… Юна слегка побледнела, но Маэстро был погружён в себя, даже глядя на неё.
– Ты поешь, ангел мой, устал ведь, – печально произнесла Юна.
Маэстро не ответил, он как-то странно произнёс:
– Человек спасается своей истиной…
Юна заворожённо посмотрела на любимого большими небесными глазами, и с её уст слетело:
– Солнце моё, ты моя истина.
Она прильнула к своему ангелу; он мягко обнял её левой рукой и медленно, отрешённо добавил:
– Мой плод любви… О музыка моя… Жизнь прекрасна…
Они некоторое время сидели молча. Затем Маэстро достал из футляра флейту и положил её рядом с собой.
– Ну что ж… Пришла пора откровений… – медленно произнёс Маэстро, таинственно опустив веки, и устало откинулся на спинку дивана. Казалось, он пребывал в какой-то иной реальности… Юна прижалась к своему любимому и, закрыв глаза, полностью расслабилась, отдавшись Воле Провидения…
Итак, Маэстро находился в том состоянии, когда не думают, как быть и что выбирать. Он обещал сыграть, и он сыграл…
В его роковой душе клокотал зов…
В его уши летел отчаянно звонкий голос Юлианы:
– Любимый!.. Любимый, ты где?!..
А он был рядом с ней. Но время не отпускало, оно куражилось…
В памяти всплывала «Лунная соната»… Где-то орали матом… Пальцы не слушались… Вечный Жид бил себя пяткой в грудь и требовал медаль за выслугу лет… Обломов объявлял мафии психотронную войну… Мамай пил на брудершафт с рабыней Изаурой… Какой-то придурок в котелке бился об стену и требовал горячих бутербродов… С фотомоделей слетали корсеты… Дарвин заплывал краской… На бреющем полёте парил поручик Ржевский, беззвучно осклабившись. За ним летели двенадцать голых баб, вожделенно повизгивая… Тётя Шура пила коньяк из горла и плясала гопака с Чаушеску… Поколение «Сникерс» обезвреживало секс-бомбу. Какой-то маньяк готовил ей новый взрыватель… Эжен Потье курил бамбук… Бонч-Бруевич орал в мегафон и требовал прекратить безобразие… Хаос нарастал…
Форшлаги флейты струились в кровь горячо и бессонно…
Ночь вышибала стон…
Плоть выбивала дробь…
Боль проливала свет…
Вы видели, как смеются в лицо этому миру? Посмотрите на траву, пробившую асфальт. Но никогда не наступайте на неё…
Но…
Прекрасным ранним утром оранжевая феерия вновь распахнулась в ослепительном побережьи Канарских островов… Океан дышал вольной прохладой, завлекая в плеск волн. В небесах парила тишина и свобода. Извечное благолепие беззвучно смеялось над суетой мира…
Маэстро вдохнул чистоты и осмотрелся. На пляже не было ни души. Утро было слишком ранним. Он вдруг с ужасом обнаружил, что Юны нет рядом… Он резко обернулся – её не было нигде… Его мотануло в сторону. Ничего не соображая, держа флейту обеими руками, он только вращал безумными глазами. Он весь врастал в блаженную твердь этого земного рая, и купол Вселенной хранил его душу…
Маэстро издал тихий стон и приложил флейту к устам… Он заиграл ту музыку России, которая возвращала их с Юной в московскую квартиру. Побережье взбудоражил пронзительный, печально-бунтарский, роковой возглас флейты… Но всё оставалось на своих местах. Эта музыка уже не возвращала его в родной дом!.. Маэстро играл ещё и ещё, но океан был неумолим. Мученик опустил флейту. Он тяжело дышал. Бездонный взгляд его наполнялся горечью…