Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями

Тем, кто хулит философию в целом, мы дали ответ в «Гортензии»; в пользу академической школы что можно было сказать, мы со всем старанием изложили в четырех книгах «Академики»; но это нимало не значит, что мы не хотим слушать никаких возражений – напротив, они нам желаннее всего. Ведь и в Греции философия никогда не была бы в таком почете, если бы ее не животворили разногласия и споры ученых.

«Гортензий» – не дошедший до нас диалог Цицерона, он ближе всего по форме и темам к диалогам Платона. «Учение академиков» – дальнейшая разработка Цицероном платонизма, в виде сложно построенного диалога, дошедшего до нас частично.

Вот почему я и призываю всех, кто может: отнимем же и эту славу у иссякающей Греции и перенесем ее в наш город, как уже перенесено было стараниями и усердием наших предков все остальное, что того заслуживало. Так перенесена была к нам слава красноречия и от ничтожества поднялась до таких вершин, что, наверное, как почти всегда бывает в природе, скоро уже состарится и сойдет на нет.

Философии же предстоит зародиться в латинской словесности только в наши дни и не без нашей помощи, потому мы и готовы к любым нападкам и опровержениям. Если кто к ним чувствителен, так это те, кто привержен и словно привязан к тому или иному определенному учению, так что по необходимости, чтобы быть последовательными, они вынуждены защищать даже то, с чем сами не согласны. Но мы стремимся лишь к вероятному и не пытаемся идти дальше того, что нам кажется правдоподобным; поэтому мы и сами возражаем без упрямства, и чужие возражения принимаем без озлобленности.

Цицерон ожидает нападений со стороны эпикурейцев, как приверженцев наиболее расхожей в Риме философии, массовой философской культуры. По этой причине он считает недостаточным выступать как только платоник, иначе придется доказывать и те тезисы Платона, которые не вполне доказуемы, и поэтому присоединяется скорее к стоикам.

Если бы эти занятия были перенесены к нам, сразу бы явились у нас и книжные собрания, как у греков, – ведь у греков потому так много книг, что у них великое множество писателей; многие говорят одно и то же, оттого все и набито у них книгами. Будь у нас интерес к таким занятиям, то же самое было бы и у нас. Вот я и стараюсь возбудить таких мужей, у которых общее образование и изящество речи сочетались бы с умением философствовать разумно и последовательно.

Книжные собрания – библиотеки, свидетельствующие, что философская школа существует уже в течение многих поколений, и в ней накопились навыки комментирующего чтения. Основатели греческих философских школ не всегда одобрительно относились к созданию библиотек, достаточно вспомнить Сократа, хотя приветствовали собирание астрономических и других научных приборов для занятий физикой. Но длительное существование философских школ всегда требует библиотек.

Я знаю, что и у нас есть много людей, величающих себя философами, и говорят, что они уже написали немало латинских книг; я далек от того, чтобы презирать их, тем более что сам я их никогда не читал – все они сами признаются в своих писаниях, что пишут, не заботясь ни о ясности, ни о последовательности, ни об изяществе, ни о красоте; а читать без удовольствия я не люблю. Что касается содержания слов и мыслей у приверженцев того или другого учения, то оно знакомо любому полузнайке; о том, чтобы выразиться получше, они сами не заботятся; так что я даже не понимаю, почему их вообще кто-то читает, кроме собственных единомышленников.

Цицерон опять резко и почти оскорбительно говорит о популярных эпикурейцах, считая, что их руководства к счастливой жизни просто не заслуживают серьезного внимания.