Orchid Vita

Только и всего. Тетушка Руби забрала у меня листок и больше не отдала, заявив, что нет смысла искать то, чего не существует. Поспешно добавила, что то, чего никто никогда не видел, совершенно точно существовать не может, и тут же снова повеселела. А я больше этот вопрос не поднимал. Руби занималась чем-то своим, женским: примеров свои украшения на соседских девчонок, играла с ними, пледа косы, и не обременяла себя умственным напряжением. Ей казалось, что война прошла стороной, а если же не прошла, то разобраться с этой проблемой она предоставляла мне.

Я так и не понял, что горит в камине, и откуда такой приятный, немного пряный запах, но вызвался нарубить дров, хотя топор я держал в своей жизни столько же раз, сколько и револьвер: два. И оба раза это были музейные экспонаты — секира и чекан. Где-то на периферии сознания что-то загрохотало, но я даже не удивился, привыкнув за неделю к шуму паровозов. Всего они ходили раз в день, но сегодня почему-то раньше, еще даже не успело стемнеть. Я закинул топор на плечо и вышел во двор. По главной и единственной улице двигались люди. Молча и бесшумно, с серыми безжизненными лицами, волоча за собой кульки и детей. Следом так же молча следовали солдаты. Острые шипы на покатых касках сразу же выдали в них альгацких пехотинцев. И я не придумал ничего лучшего, чем метнуть топор, который держал в руке. Лезвие топора разрубило плечо солдату, который шел довольно далеко от того, в которого целил я, но все же, он упал. Идущий следом перешагнул через упавшего товарища и вскинул винтовку. Мне в грудь вонзилась яркаяи очень острая вспышка «дум-дума». Экспансивнаяпуля пробуривалась в грудную клетку, вырывая мясо, и я упал.

Кажется, я был еще жив — по крайней мере, от дыхания кровь еще пузырилась на губах — когда из дома за волосы выволокли Руби.

Меня высадили из вагона посреди поля, и паровоз тут же исчез. Я остался стоять на рельсах, под пологом из низко склоненных деревьев, образующих аллею. Все они цвели. Буйно, розово и кучеряво, облетая под порывами ветра, и мелкие лепестки кружили в воздухе, опускаясь мне на плечи и на голову. Я побрел вперед, пряча руки в карманы брюк, спотыкаясь о шпалы, топча стремительно сереющие лепестки, отряхиваясь и снова спотыкаясь. Я прошел аллею, следуя за стремительно пропадающим рельсовым ходом, вышел на свет, огляделся. Вокруг что-то цвело. Я протянул руку, разгребая наросшую зелень, зарылся в нее по локоть, потянул за себя бутон и, сделав неловкое движение, оборвал тонкие стебель. Цветок тут же раскрылся в моих руках. Тот самый цветок, который нарисовал мне доктор. Я прижал его к груди и зажмурился.

В груди Маркуса клокотала кровь. Ребра затрещали, выступая над раной, сломались и раскрылись. Из теплого еще дышащего нутра заструились побеги. Насущенно-алый бутон поднял крупную головку и, сочась кровью, раскрылся. В его сердцевине цвела весна.

14.

Высадка альгацкой армии с запада прошло успешно. Прокатившись по побережью, они прошли через голые руины храма Лису Запада, который разрушили много лет назад, во время последних войн. Оттуда давно вынесли все более или менее ценное. Ида фон Лейн перешла перрон и, приняв протянутую руку, взошла на подножку военного состава, перевозящего солдат на фронт.