Орда встречного ветра

Но неправда, никто не пришел мне на помощь. Я шел один, неся груз безысходной горечи на своих плечах, и шаги, которые мне пришлось сделать после того, как я оставил Ороси стервятникам, все мои суровые скитания по бескрайней земле, то опустошенной, то заполненной хронами, то снова пустынной, то опять запруженной, и так до бесконечности, на протяжении всех трех тысяч километров хода вплоть до простирающихся по краю линии Контра, расщепленных, расколотых кривцом ледяных скал, всему этому я был обязан сам себе. Девятая форма не явилась мне в одном образе, в виде одного немыслимого испытания, которое бы подвело черту под моей жизнью и вывело бы из нее сжатую суть. Она ледяными осколками заполнила все созданные ею зазоры между моей любовью и теми, кого я любил. Повсюду, где мое тепло просачивалось к ним, на каждую крохотную мысль, что меня связывала с ними, с каждым из них, она напоминала мне об их отсутствии и резко обрывала ткань нашей близости. Вот она, моя девятая. Разумеется, повсюду оставались эти многочисленные нити, — воспоминания, но теперь прошлое вынуждено было светить так же ярко и живо, как и настоящее, в котором их больше не было. И к этому я не был готов. Мне приходилось огромным усилием воли, со всей сосредоточенностью и тщательностью, переносить с заднего плана прожитых событий в настоящее ощущение присутствия настолько явное, чтобы им можно было бы

11

заполнить пустоту этого мира, лишенного Орды, и трассы, лишенной Голгота. Мне не хватало памяти, но не простого свойства воспроизведения событий прошлого, а памяти, запечатлевшей в сознании каждый прожитый миг, готовый взбурлить и выплеснуться изо рта вместо слюны, мои воспоминания о пережитом вместе были обескровлены.

Моя первая неделя одиночества была наполнена бездонной пустотой. Собрать хворост. Вернуться. Развести огонь. Один. Пойти охотиться без Фироста, без Голгота, без Стреба. Я не умел напускать Шиста, подзывать его назад, он мне даже зайца ни разу не принес. Я понятия не имел, какие растения можно собирать в еду, как их готовить, я мысленно взывал к Аои, пытался вспомнить, как и что делал Степп, что из этого выучила Кориолис, которая так ловко смогла их подменить в этом деле. Все это мне теперь казалось трудом исполинским. Готовить пищу. Есть в одиночку. Говорить с кустами. Искать место для ночлега. Обходить стороной хроны, зоны люменов в ночи, упреждать ловушки звукохронов.

Напрасно вихри моих спутников звучали эхом снаружи и внутри меня, напрасно били в свои барабаны, чтобы поддержать меня, спасти от беспощадной пустоты. Со мною был пронизывающий, полный разнообразных волн и ритмов вихрь Ороси, сверхсжатый и взрывной вихрь Голгота, спокойный и размеренный вихрь Пьетро, я тщетно пропускал их силу сквозь себя, это ничего не давало, этого было слишком мало, чтобы уберечь от самоубийства, по краю которого я гулял столь же часто, сколь и вдоль обрыва.

На девятые сутки я угодил в поле психронов. Я не мог их всех обойти, и, откровенно говоря, сам не знаю, как его прошел, помню только удары от столкновений и как, вырвавшись из него, очутился у края обрыва, на грани того,

10

чтобы броситься вниз, и только тогда пришел в себя. Во мне больше ничего и никого не было, ни звуков, ни волн, одна пустая оболочка, нацепленная на хребет, и того меньше, всего лишь один шаг, расслабить съежившийся каркас, ослабить мышцы, слегка обмякнуть и уйти вперед, как это было просто, как маняще. Спрыгнуть на покров из облаков… Отправиться туда, где Ороси…

Я вытянул шею навстречу белому облачному пляжу, подошел еще ближе, так, чтобы ничего не могло помешать моему падению, Шист, кажется, что-то беспокойно высвистывал вокруг меня, у меня больше не было предпочтений между жизнью и прыжком, не было сомнений, я был выше всего этого, я словно спал наяву на краю конечной точки мира, и в глубине души был уверен только в бесцельности огромного фарса под названием Орда… Завитками разлетались выдумки мудрецов из Совета Ордана, ученья, вбиваемые нам в головы в Аберлаасе, бесконечное вранье, в которое все мы, как стадо овечек, верили с самого детства. Всех нас, еще крошек-горсят, учили верить сильно-пресильно, честно-пречестно, вся моя смехотворная ретроспективная гордость за переправу через Лапсан, за переходы не в обход, а прямиком через ледяные озера, через ущелья, за то, как сотню тысяч раз мы взбирались в гору, и все это, чтобы по итогу оказаться здесь, в степи, вот уж достижение, есть чем похвастаться, ничего не скажешь! А все пройденные нами ветры, под каким только углом мы не шли, какие только построения не принимали, весь наш литаничный идиотский контр, день за днем, то каплей, то диамантом, то спинифексом, а девять форм, которые мы завоевывали по крупицам, ну и куда они нас привели, к вот этому так называемому чуду, ради чего все это было, чтоб ухватиться кончиками пальцев за край стола, травы на этом пастбище пощипать, и что мы из всего

9