Орда встречного ветра

— Да, эти точки не более чем переходные пункты между двумя пустынями, между двумя вельдами, между двумя мирами. Для Орды они не являются целью пути, в отличие от Фреольцев. Каждый день мы преодолеваем расстояние мелкими, но упорными шагами, пройденный путь ощущаем собственным телом, мы продвигаемся шаг за шагом, без какой-либо предопределенности, но ориентируясь по почве, по рельефу, по ветру. У нас нет никаких перспектив, видимость практически нулевая. Мы прокладываем путь через пространство, заполненное звуками и запахами, идем по нюху, по чутью.

603

— Как ты выносишь эту медлительность, эту монотонность контра, тебе же всегда без конца нужно было двигаться, меняться?

π Совершенно оглушенные Леарх, Степп и Барбак с трудом поднялись на ноги. Я стоял рядом с Совом, объяснявшим мне то, что я и так уже знал: дуэль началась. Бой проходил согласно Кодексу Кер Дербана. Вельд весь был прочесан и примят усиливающимся ветром, время от времени полная луна показывалась из-за облаков, и тогда можно было разглядеть бугры и ложбины в серебрившейся перед нами высокотравной прерии. Эрг неожиданно выскочил из сбившегося в кучу купола бывшего монгольфьера, и засевший в буере Силен тотчас же открыл обстрел из гарпунометателя. Он словно вальсировал на своем буере: раз, два, три… Вылетающие стрелой гарпуны щелкали своими тросами, как натянутой тетивой, и сматывались назад под аккомпанемент несущего винта. В Эрга ни один не попал, но ответный огонь он открывать не стал. Не с земли.

— Взлетай давай, пока небо чистое… — шептал про себя Степп.

∫ Караколь снова замолчал. Он слегка поворошил огонь своим бумерангом, а затем медленно провел по лицу ладонями (словно хотел вслепую ощупать его бугристости и шероховатости или убедиться, что оно по-прежнему на месте):

— Монотонности не существует как таковой. Она не более чем симптом усталости. Каждый может узреть разнообразие прямо у себя под ногами, если только ему достанет силы и проницательности. Так говорил Лердоан, не правда ли? Именно это я для себя и уяснил. В опреде-

602

ленном смысле, физическое усилие, напряжение тела, противостоящего ветру, порождает эту силу, даже если она и остается по большей части ментальной или даже сентиментальной. Я тебе скажу, что во мне на самом деле изменилось, я стал активен, начал действовать. Когда каждый пройденный тобою шаг предъявляет тебе свои требования, взимает плату, когда более ничто не подпитывает тебя пассивно, не дается без особого труда, тебе становится просто необходимо поднять повыше голову, пошире открыть ноздри, научиться улавливать все оттенки зелени монохромного простора, почувствовать, где проскользнуть между этими пластами. Новые встречи — здесь большая редкость, а потому, подобно золотоискателю, ты должен отзолотить, просеять богатство тех, кто с тобой рядом каждый день, пусть даже это и такие тягомоты, как Ларко…

— Сочту за комплимент, Карак…

— Ах да, «отзолотить», конечно же, одно из важнейших для меня слов, мой лозунг. Вижу, что от наших былых бесед у тебя остались некие крупицы. Отзолотить и сохранить в себе. Создать свой мир внутри, свою память.

— Это дается мне сложнее всего. Я чувствую себя порой, как сборщик жемчуга в горах. Я, по примеру того, как они ставят свое железное решето, все пытаюсь поместить свое сознание в самую гущу проходящего тумана. Молю о том, чтоб на поверхности его металла образовались капельки воды, чтобы затем тихонько дать им стечь в мой водосточный желоб. Мне бы хотелось научиться сгущать и бережно хранить все эти моросящие мгновения, беречь их, но при этом не укрываться от новых, что прольются на меня. Мне трудно разгонять в себе кругами жизнь так, чтобы она при этом не вырывалась то из уха, то из другой дыры похуже.

601

— Она и не вырывается, не сбегает от тебя. Все и всегда остается при тебе. В любой момент сегодняшнего дня ты владеешь полнотой своего прошлого, все оно непрерывно скапливается и уплотняется. Иначе ты бы давно сошел с ума. Твое понимание памяти заражено здравым смыслом, трубадур. Память не из тех свойств, которыми мы можем пользоваться или забрасывать по желанию. Мы запоминаем все без исключения. Но суть заключается не в этом, а в том, что нам дано многое забывать…

— Вот именно! Я забываю все!

— Нам себя не переделать, трубадур…

— Да, но мы же можем сделать себя сами!

— Я бы скорей сказал, что мы лишь можем сами от себя сбежать. В этом и есть вся тонкость: мы создаем себя, сбегая от себя. И дар забвения позволяет нам совершать то бесконечное бегство, помогает отделаться от того, из чего нас пытается сформировать наша неумолимая память. Нам необходимо уметь от нее удирать!