Орден

«Знал бы ты настоящую причину, по которой его хотели арестовать, – снова подумал Иоахим, – в штаны бы наложил. Я один знаю всю правду. И уж я смогу использовать это к своей выгоде и удовольствию». Король откинулся в кресле. В его мозгу уже созрел план сладкой мести. Тех пятерых… Нет, в тот день будет казнено много его врагов. Публично. Этот день увенчает его восшествие на престол. Но эти пятеро, ненавидимые великим христианским королем, основателем новой династии, так просто не умрут. Нет. Им не отрубят головы, их даже не повесят. Им вспорют животы и намотают кишки на барабан. Им переломают конечности, а потом отрубят по отдельности. И только у четвертованных отрубят головы. Головы же будут выставлены на стене замка. А тела необходимо сжечь и прах развеять по ветру. Сжигать их живыми не годится. Сжигаемый в самом начале казни может задохнуться дымом и лишить короля удовольствия лицезреть его мучения. «А может быть, сварить на медленном огне?» – подумал король. Надо каждому найти отдельную, самую мучительную и позорную казнь. Последним умрет Гроссмейстер Альберт. Он должен видеть мучения других и своим страхом искупить те годы унижений, которые прожил инквизитор под его властью. Перед ним погибнет барон фон Рункель. Этот интриган, судьбой заброшенный в Ингерманландию. Мелкий человечишка, возомнивший, что может править страной, предназначенной ему, Иоахиму. Перед ним рыцарь Вайсберг, своим внезапным нападением на гвардейцев сорвавший столь прекрасно выверенный план заговора. Перед ним слуга Рункеля, этот Питер, его верный пес. Нет, смерть слуги Рункеля перед своей казнью должен увидеть этот щенок. Паршивый служка, подсунутый ему в постель тайным агентом Альберта. Этот агент выдал своего шпиона на первом же допросе. «Черт, а ведь этот лягушонок вначале действительно вызвал у меня страсть, – подумал король. – Паршивец, я заставлю его визжать от ужаса, прежде чем он окончательно заплатит за свое предательство». Вначале в список казнимых был включен и сам агент, следивший за инквизитором. Но последний начал так активно сотрудничать с новыми властями, что уже был освобожден из-под ареста и получил место в следственной канцелярии. «Похоже, его ждет карьера, – подумал король. – Как же его зовут? Все время забываю. Тень какая-то». Жаль, что не удастся казнить самого страшного сейчас врага. Этого Артема Александрова. Он бы с удовольствием намотал его кишки на барабан. Но нельзя. Шпионы из неведомых могущественных языческих стран не каждый день попадают в плен. Поэтому, если удастся захватить его живым, он проведет в пыточных камерах столько, сколько будет нужно, чтобы узнать все о пославшем его. А потом, возможно, придется использовать его как посредника. «Жаль, – подумал король, – я бы с удовольствием увидел его смерть, но политика есть политика».

– Ну что же, господа, на этом мы завершаем совет, – произнес король. – Вас, брат Франциск, я прошу остаться, чтобы стать свидетелем нашей завтрашней победы и сообщить о ней во всех подробностях отцу Паоло.

Присутствующие поклонились и вышли. Через минуту в шатер вошли два юных пажа и остановились в ожидании распоряжений.

– Раздевайтесь, – приказал им король. Он принял непринужденную позу и, испытывая несказанное удовольствие, начал наблюдать, как все еще краснеющие от стыда и дрожащие от холода юноши стягивают с себя камзолы и снимают штаны. «Да, у короля действительно больше возможностей», – мелькнула мысль.

Глава 40 Поражение

На следующее утро, как только солнце появилось из-за горизонта, две закованные в железо армии, бряцая оружием, двинулись навстречу друг другу по заснеженному полю. Гроссмейстер наблюдал за происходящим с холма, сидя на походном стуле. Рядом с ним стоял барон фон Рункель. Альберт прикрыл глаза. «Господи, – подумал он, – даруй мне победу. Я знаю, что допустил много ошибок, и за это наказан Тобой. Даруй мне победу и помоги мне вернуть утраченную власть, и я обещаю Тебе, что…» Вой труб заставил его взглянуть на поле. Рыцарская конница, двигавшаяся в центре его войск, опустила копья и перешла в галоп, устремившись на противника. Псковская дружина на одном фланге и ландскнехты – на другом продолжили неспешное продвижение. «Господи, помоги мне», – закончил молитву Гроссмейстер и сосредоточил внимание на поле боя.

Внезапно посреди строя псковичей еще раз взвыли трубы, и вся дружина встала. «Что происходит?» – напрягся Гроссмейстер. На левом фланге прозвучала короткая команда, и дружина, повернувшись на девяносто градусов, начала уходить в близлежащую рощу. Гроссмейстер вскочил, сделал быстрый жест одному из своих адъютантов, и тот, взлетев на коня, помчался туда.

– Как это понимать? – холодно произнес Гроссмейстер.

– Если не ошибаюсь, это следует понимать как измену, – спокойно ответил барон фон Рункель.

– Вот она, ваша любовь к этим вонючим славянам, – не выдержав, взорвался Гроссмейстер.

– Нет, господин Гроссмейстер, это ваше упорное нежелание дать им права, равные с германским населением, – не теряя самообладания, все так же спокойно ответил барон.