Орден для поводыря

– А для чего же вы, сударь мой, дружбу с майором Кретковским водите, коли он вам об этаких-то вещах не докладывает? – искренне удивился старый лис.

Ха! Так я ему и сказал! Да и слишком долго бы объяснять пришлось. Не предназначенное для чужих ушей рассказывать. И о кавалерийском налете на царский двор с целью спасения цесаревича, и об обещанной начальником Третьего отделения, «фрондером» Мезенцевым, поддержке в отделении юга Алтая от АГО, и об «операции принуждения» одного нерадивого питейного надзирателя к справедливому разделу неправедно нажитого…

Дело в том, что сыск августовских барнаульских поджигателей получил неожиданное продолжение.

В Киприяне Фаустиповиче Кретковском произошли разительные перемены. Если раньше он представлялся мне этаким крысом-переростком, гротеском популярных в мое время мультипликационных мутантов, сейчас уже и не припомню, то ли героев, то ли злодеев, то теперь же главный томский жандарм выглядел скорее барсуком. Тоже огромным, с той же вытянутой хитрой мордой… хм… лицом, но совершеннейше другим по повадкам. Куда только делась едва сдерживаемая, присущая грызунам суетливость! Теперь передо мной сидел уверенный в себе господин, барин, легко разглагольствующий о судьбе державы и умеющий тысячей слов так ничего внятного и не сказать.

Это все потому, что за заслуги перед Отечеством томского жандармского штаб-офицера повысили в звании сразу до полковника и наградили орденом – таким же, как у меня, Станиславом третьей степени. Больше того! Миша поделился секретом, что представительство тайной полиции у меня в губернии планируется серьезно усилить. Будто бы в Томск должны были даже перевести из Омска на постоянное пребывание целый эскадрон конных жандармов и еще трех или четырех офицеров.

– …таким образом, Герман Густавович, невзирая на кажущуюся бунтообразность, разбойные и противоправные действия содержащихся в пересыльном остроге поляков, никаких признаков политических причин волнений нами не обнаружено, – вещал Кретковский, поблескивая влажными глазками.

Не нравился он мне такой. Сытый, сильный, ничего не боящийся и уверенный в благоволении начальства. Как с ним работать, если он ничего больше не хочет? Не-эт! Мне нужен здесь, в Томске, жандарм голодный и злой. Чтобы, когда я скажу: «Заговор! Взять!» – он прыгал и в глотку вцеплялся, а не вопросы задавал, кто замешан да почему я так считаю.

– Что там у нас, господин полковник, с расследованием покушений? – самым наглым образом перебил я жандарма.

– Покушений, ваше превосходительство?

– Да-да, покушений! Как раз на мое превосходительство. Незадолго до моей экспедиции к китайской границе вы приняли сыск по этому делу. Неужто ничего не открылось?

– А разве…

– Вы хотите, видно, спросить, не открыл ли господин Пестянов какие-то новые обстоятельства? Не буду вас томить ожиданием. Открыл. Однако же, в отличие от вас, Ириней Михайлович не имеет чести состоять на службе при штабе жандармского корпуса. И расследования покушений на убийство… да-да, Киприян Фаустипович – убийство государевых людей – это не его планида.

– Но я…

– Господин полковник! Вы скрыли от меня важнейшие сведения! Больше того! Вы ввели губернатора в заблуждение относительно личной его безопасности! Думаю, его превосходительство господин Мезенцев войдет в мое положение…

– О!

А как ты хотел? Конечно «о!». Пупом земли себя почувствовал? Самым страшным зверем тайги? Так я тебе открою дедовскую тайну. Самый страшный – тот зверь, что за спиной!

– Да о каких, милосердный Боже, сведениях, ваше превосходительство, вы изволите говорить?

– У вас что, пятнадцать заговоров в розыске? Или вы считаете, что несчастные польские солдаты в Барнауле не связаны со злодеями, стремившимися пролезть мне в окно?!

– Полноте, ваше превосходительство, – расслабился барсук. – Промежду Барнаулом и Томском более четырехсот верст. Где уж им…

– Таким образом, господин полковник, вы отрицаете возможность сношений между землячествами ссыльнопоселенцев разных селений губернии?

Я многое не знал. Дознание по делу о поджогах в Барнауле вел по большей части поручик Карбышев, но допросами подозреваемых занимался штабс-капитан Афанасьев. И как только услышал из уст Александра Мокроницкого, что, дескать, еще на пути в Сибирь, на этапе, поляки планировали организацию местных ячеек повстанческой организации и договаривались о способах связи, немедленно выделил расследование в отдельное делопроизводство.

В Барнауле, после раскрытия истинных виновников пожаров, Миша снова стал исполнять обязанности моего секретаря, а Николай Андреевич с открытием санного пути через реки отправился в Бийск и Кузнецк. Карбышев имел основания полагать, что и там имеются заговорщики, замышлявшие что-то недоброе.

И уже здесь, в Томске, конечно, стараниями Варежки, стало известно, что жандармы учинили настоящее просеивание содержащихся в остроге ссыльных, выявляя участников безымянной пока организации. И будто бы даже кого-то из пересылки забрали. Расследование продолжалось, и мне просто необходимо было вмешаться. Из самых корыстных побуждений.