– А Белое пламя – восьмого! – воскликнула Хильда.
– Ага.
– Слушай, ну ведь нельзя с десятым рангом творить… Эй! Ну повернись ты уже!
– Я тебя слушаю, – спокойно сказал я, переходя к осмотру следующего трупа – того самого белобрысого «шведа», что был предыдущим владельцем «ле ма».
Ну-ка, что это тут у нас? Это может быть интересно…
– Мало ли что ты меня слушаешь, если я с твоей спиной говорю!.. Да оторвись ты уже от этого дерьма!
Я вздохнул, сел на землю и повернулся к сестре, мрачно сверлящей меня взглядом.
– Слушать и собирать трофеи можно одновременно. Присоединяйся, не оставайся в стороне.
– И не подумаю, – фыркнула Хильда. – Щупать мертвецов – это последнее, о чем я сейчас мечтаю.
– Ох уж эта твоя брезгливость… – хмыкнул я.
– И она тоже, – поджала губы девушка. – А еще – я ничего не имею против трофейного оружия, но больше никакой дряни не нужно.
– Это деньги, сестрица.
– Грязные деньги, – снова фыркнула кузина. – Может, нам еще их шмотье себе забрать и носить?
– Трофеи – убийце, – напомнил я нашу семейную присказку.
– А сапоги – палачу.
– Знаешь, я тебе поражаюсь, сестра, – усмехнулся я. – Мы, конечно, не голодаем, но и как сыр в масле не катаемся. И при этом воротить нос от идущих в руки денег? Законно заработанных между прочим – за которые мы только что рисковали своими шкурами.
– Что-то я не очень вижу перед собой денег, – саркастично заявила Хильда.
– Да ладно?
Я быстро обшарил мертвеца, выудил из внутреннего кармана кителя серебристый, пожалуй, даже серебряный портсигар, а затем сорвал с шеи золотистую цепочку с огнем и крыльями.
– Вот что это, по-твоему?
– Как по мне, так это портсигар и символ Вечного Огня, – без особых раздумий ответила кузина. – И вот, кстати, его трогать вообще…
– И давно ты стала такой религиозной? – с улыбкой произнес я.
– Знаешь ли, у меня тоже есть кое-какие границы, – ядовито отозвалась Хильда. – Что возьму в бою – то мое, а вот обирать мертвых и срывать «крылья»… Ты б еще золотые коронки у них дергать начал.
– А нету коронок. Были бы – дернул.
– Твою мать, Конрад, да что с тобой не так?! – рявкнула девушка. – С каких пор ты стал таким…
– Черствым? – спокойно произнес я.
– Заметь – не я это сказала, – криво усмехнулась кузина.
– Просто иногда…
Я на мгновение прикрыл глаза, прогоняя нежданно накатившее наваждение.
– Просто иногда, Хильда, ты садишься и начинаешь думать – доволен ли ты тем, как живешь?
– И что? – саркастично осведомилась сестра. – Доволен?
– Вполне, – резко ответил я. – Меня все устраивает, и я спокойно отношусь к тому, что проживу здесь остаток жизни, продолжая охотиться на гейстов. Женюсь на какой-нибудь простушке из не слишком богатого, но достаточно знатного рода. Подтвержу у князя вассальную присягу и буду получать аж двести рублей жалованья в месяц. Заделаю несколько детишек и буду готовить из них новых егерей, потому что… Меня. Все. Устраивает. Но!
Хильда, слушавшая меня словно завороженная, вздрогнула.
– Все портите
– В смы-ы-ысле?! – ошарашенно произнесла Хильда.
– Меня все устраивает, – усмехнулся я. – Вас – нет. Поэтому вам надо отсюда вырваться. И единственный способ сделать это…
Я поднял трофеи чуть повыше.
– Это не портсигар и не символ Вечного Огня – не стоит наделять их лишними смыслами. Это прежде всего – вещи. Возможно, для их владельца – предыдущего владельца – они были чем-то бо́льшим, значили что-то, имели свой особенный смысл… Но он сдох, и те смыслы сдохли вместе с ними. А смысл, которым можем наделить эти
Я тряхнул цепочкой с «крыльями»:
– Это – деньги. То, что может изменить чьи-то жизни – ваши жизни, например, да. Золото к золоту, серебро к серебру, прах к праху. Не хочешь участвовать – не участвуй. Но и не мешай мне поступать как я считаю правильным, а я считаю правильным, если вы поедете учиться куда-нибудь дальше Печоры. А ты вообще знаешь, сколько стоит даже год обучения и проживания хотя бы в Пермской академии магии? Я уж молчу о Новгороде, Киеве или Москве…
Хильда посмотрела на меня странным взглядом. Без злобы, неприязни или даже удивления, но все равно странным.
– Знаешь, Конрад… Что-то в тебе изменилось, – на удивление спокойно сказала она. – Что-то в тебе очень сильно изменилось. Ты же всегда был таким… таким правильным… Иногда прям до тошноты. А теперь ты говоришь все это, как какой-нибудь… ну, знаешь – будто ты принял всю эту хрень Ницше за чистую монету. Свободный человек… и прочая ахинея…