Орден костяного человечка

— В таком кургане?.. Думаю, что ноша для сильного человека, не меньше. А может быть, даже для двух. Это стоимость табуна в несколько тысяч коней.

— Сколько нужно копать? Если пойдем мы четверо? Я, ты, Хороля, Асу?

— Дней десять…

— Тогда слушай меня теперь ты…

И Альдо просто, очень ясно рассказал, что надо делать, как только они возьмут золото. Надо бежать в город Кашгар, на родину купца Махмуда. Множество тюрок живет под игом монголов, в Кашгаре много богатых купцов, и там легко самим стать богатыми и видными купцами. Чтобы стать купцом — тут нужно золото. Еще нужны рекомендации купцов, но у Альдо есть знакомые купцы, кроме Махмуда, они поручатся за них.

— А почему нельзя остаться здесь?!

— Потому что здесь слишком многие знают, как выглядит золото из курганов.

— И тохары — даже если многие из них погибнут, то ведь наверняка многие и останутся. Ты помнишь, как поступают они со святотатцами?

Чуй кивнул… Святотатцев тохары отдавали священному огню, чтобы огонь мог выпустить из тела и очистить их загрязненные грехами души.

— И еще одно… Какой смысл оставаться в стране, обреченной на гибель?! Если и будет в стране Хягас что-то хорошее, то когда? При наших внуках, не раньше. Монголов ты сегодня уже видел…

Чуй слушал, и сердце его колотилось о ребра, как бабочка. Альдо прав: он сам видел монголов и понимает: здесь долго не будет ничего. Совершенно ничего, потому что монголы не дадут. И насчет Салбыкского кургана Альдо прав… Сейчас вполне возможно взять курган, а потом власть монголов установится и опять ничего станет нельзя сделать…

Во все времена бывали периоды хаоса и неразберихи, и во время каждого такого периода находились слабые духом, всерьез хватающиеся за голову: «Все пропало!». Для них несколько лет (или десятилетий) хаоса — блаженное время, когда можно спереть что-то и удрать в иные, более благополучные места. Чуй шел по проторенной дорожке.

ГЛАВА 24 Утро ухода

— Кеты уходят на север. Вы кеты?

Сенебат стоял перед чумом Альдо и Чуя. Стоял, опираясь на клюку. Ветер гнал раздерганные клочья дыма от почти догоревших костров. Кто и не хотел уходить на север — после монгольского нашествия хотел. Кто сомневался, сегодня вьючил лошадей и оленей. Торопливо, мрачно работали люди, словно боялись возвращения монголов.

Странно смотрелись эти дымящиеся, полумертвые кострища, старые чумища[12] на огромной поляне, наклоненной в сторону Кема.

— Хочешь выпить чаю, Сенебат?

— Ты хорошо знаешь, что чай — не напиток для кетов. Я не буду пить этой гадости.

— Тогда посиди с нами, Сенебат. На прощание, в последний раз.

— Вы не уходите…

Альдо замотал головой — так, что застучали друг о друга, зазвенели бронзовые фигурки, вплетенные в косички на голове.

— Нет, Сенебат, мы не уходим! Мы можем жить и под монголами.

— И ты, Чуй, не уходишь?

Чуй не посмел смотреть в упор на Сенебата, дерзко мотать головой. Он тихо опустил голову и, смотря в сторону, тихо сказал свое «нет».

— Вы не кеты! — стукнул палкой о землю Сенебат.

— Мы остаемся на своей земле, это ты хочешь уйти с нее.

— Земля кетов там, где сами кеты!

— А родовые боги? — оскалил белые зубы Альдо. — Ты уйдешь, и некому будет дать Кему и Каче их жертвы… Они будут голодные, и только на нас с Чуем надежда.

С этими словами Альдо шумно отхлебнул из чашки с чаем, а Сенебат оцепенело выпрямился, повернулся… и ушел, гневно стуча по земле посохом.

— Выходим, выходим, выходим!

Удивительное дело — даже младенцы не плакали. Чую казалось: копыта животных ступают на землю бесшумно, и даже конским потом не пахло. Как караван призраков, уходил род вдоль реки. Это ветер… Чуй думал — это ветер относит легкие звуки шагов по мягкой земле, относит запахи — так же, как вот относит бело-серый рваный дым.

И еще… Ни один из идущих не повернул лица в сторону Альдо и Чуя. Только девочка лет двух повернулась в колыбельке, притороченной к луке седла, уставилась глазками-ягодами на сидящих. Но и она не произнесла ни звука, а из взрослых никто и не смотрел. Молча, в тишине уходил род. Вон мелькнули вертикальные фигуры людей, крупные силуэты лошадей — высоко, над красной глиной, пластами залегающей над Кемом.

Альдо пил чай, попросил Хоролю еще. Молча пил чай, молча сплевывал, смотрел на опустевшее становище. Сотни лошадей, тысячи овец и коров угнали на север ушедшие. Как-то будет им житься в новых краях?

— Может быть, потом, через несколько лет, мы сходим караваном на север, узнаем, как они устроились?

Так спрашивает Чуй, а Альдо пожимает плечами:

— Может быть…

Нет, никогда не пойдет Чуй искать родовичей. Не суждено Альдо когда-нибудь увидеть Сенебата. Род уходит, как песчинка, упавшая в воду, растворяется в ледяной беспредельности.