Орден костяного человечка

Володя встал, и тут же поднялась провожать его Людмила, зазвенела украшениями, повернулась к нему своим смуглым широким лицом. И такая откровенно лукавая женская усмешка читалась на нем, что Володе стоило серьезного усилия воли тут же ее не поцеловать.

— Ну, не прощаюсь.

И он пошел по той же безотрадной улице; умирающая деревня, беспомощные жители, к тому же началась жара.

А возле парней и девушек из экспедиции, возле ГАЗ-66 и Фомича, стояли какие-то незнакомые. На большом расстоянии Володя даже не понял, какого они пола, и, конечно, прибавил шагу. Худшие подозрения не подтвердились: не было тут разбойников, собиравшихся разнести вдребезги ГАЗ-66 и самого Фомича или тесно пообщаться с девочками. Возле кургана стояли три грации жуткого вида, но пола как будто бы нежного.

— Владимир Кириллович, скажите им, что у нас водки нет! — издалека заорал Андрей.

Володя сложил раструбом ладони:

— А что, не верят?!

Андрей издалека пожал плечами, от машины донесся грохочущий смех Фомича. Вблизи вид граций оказался еще страшнее. Одна — в куртке, из которой неопрятными клочьями торчал синтепон; вторая в несвежей кофте и грязных штанах держала на руках ребенка. Третья, в затрапезном халатишке поверх ночного белья самой сомнительной свежести, в домашних тапочках неправдоподобных размеров. У всех трех — одутловатые, неумные лица, как бы немного оплывшие от жара, болезни или, что вероятнее всего, от пьянства.

Впервые Володя растерялся — он, считавший себя опытным, умевшим разбираться в женщинах, был не в силах определить возраст граций. Сколько им? Тринадцать или тридцать?!

— Зра-ааа… — дружно протянули они, и Володя кивнул.

— Владимир Кириллович, поехали в Усть-Буранный за водкой? — продолжал радоваться жизни Андрюха.

— В Усть-Буранный поедем, а за водкой-то зачем? — спокойно ответствовал Володя; откуда дует ветер, уже ясно.

— А вот девушки говорят — надо за водкой.

— А вам она не нужна, водка, можно подумать! — встряла грация в грязном халате.

— Нам — совершенно не нужна, поэтому мы за ней и не поедем.

И, обращаясь к отряду:

— Ну чего встали? Местное население видите впервые?

Сказал не свирепо, с улыбкой, но совершенно непреклонно. Нечего тут устраивать зоопарк!

— Владимир Кириллович, а вы картошки купили? — Это, конечно же, Оля.

— Нашел, где купим на пути обратно.

— У нас картошка есть! — Это грация, которая в драном синтепоне. — Но только, чур, на водку меняем!

— Рубли не возьмете?

— А на что они тута, рубли?

— А на что вам тута водка? Зачем вам ее пить?

— Чтоб окосеть, гы-гы-гы…

— Гм… гм… А окосеть вам зачем? Вы же молодые, у вас еще все впереди.

— Тута нет ни впереди, ни позади. Тут что можно делать? Ничего.

— Но люди ведь делают что-то?

— Да ничего они не делают! Бабы еще иногда делают.

— Да брось ты, Томка! Какие тут бабы что делают?!

— А Анисья? Она заборы красила. А Татьяна? Она почту разносила. Бабам надо детей кормить, — это, уже обращаясь к Володе, — вот они что-то и делают… иногда.

— Ну а мужики? Мы живем на хуторе, там пастухи овец пасут.

— Ну, разве пастухи… Только денег и они не получают, а другие мужики и не пастушат.

— А что они делают?

— Пьют.

— А кто не пьет?

— Таких тут нету…

— Ну люди же что-то делают!

— Да что делают? Ну, заборы красят… Или там огород вскопают кому. А мы чо? Ну чо тут делать? Свет гасют рано, водки мало… Замуж выходить, и все тут. А чо тут можно еще делать?

— Ну ладно, все-таки на что вам водка? Вы что, тоже пьете?

— А то!

Вот здесь-то грации взбодрились. Володя с ужасом видел это оживление — специфическое оживление алкоголика при упоминании о спиртном. Пошли какие-то упоминания случаев и доз, подначки, специфический юмор про «Танька пробку понюхала, уже в отрубе!» и про «вдарили по третьей, Любка все после каждой пердит. Я ей: „Чо пердишь?“, а она: „Иначе не вмещается!“».

Тут только до Володи дошло: они же совсем молоденькие.

— Давно школу закончили?

— А мы еще и не кончали! Танька вон только закончила!

Танька — это вроде та, которая в халате? Тогда сколько же лет этой, с ребенком?!

— Что же вы здесь делаете, девочки? Время вроде бы учебное…

— А чо — учебное! Праздновать надо, а Любка так вообще в декрете.

— В декрете? Малышу-то уже много…

— Два с половиной…

— Так какой же тогда декрет?!

— А ей инспектор сказал: мол, будем считать тебя в декретном отпуске. Может, она еще и кончит школу когда.

— Ну, с учебой понятно: не учитесь. А что делаете?

— А что здесь можно делать? Да ничего…

И другие жители Камыза подходили к экспедиции. Приходили, усаживались на землю, часами сидели, внимательно разглядывая парней и девушек, обмениваясь впечатлениями. Раздражало необычайно, когда приходилось пить и есть на глазах нескольких человек, провожавших каждую ложку и каждый глоток заинтересованными взглядами.