Орден мраморной Горгоны

– Потому что он завянет еще быстрее, в его-то возрасте, – пояснил Фармавир, но дверь закрыл. – А для чего ты напустил дым? Скрываешь следы курения запрещенных трав или сушишь сухари на случай будущей опалы?

Баррагин указал пальцем на стол.

– Туда посмотри.

Фармавир прошел по лаборатории, создавая завихрения в пелене дыма. Баррагин подумал, что со стороны смешивание чистого воздуха с задымленным выглядит красиво, но не настолько, чтобы постоянно жить в дыму. Фармавир остановился у стола и ахнул.

– Ты завершил работу?! – недоверчиво воскликнул он, разглядывая три пары линз. – Поздравляю!! Уже примерял?

– Не торопи события, – ответил Баррагин. – Дай насладиться моментом триумфа.

– Невозможно наслаждаться триумфом до тех пор, пока ты не проверишь, насколько удачные линзы создал, – сварливо сказал Фармавир. – На твоем месте я не успокоился бы, пока…

– Пока не умер бы от любопытства.

Фармавир хмыкнул.

– От любопытства не умирают.

– А жаль. Представляешь, насколько гуманен этот метод ликвидации врагов. Рассказываешь им о невероятно интересной загадке, и враги мрут, как мухи, сгорая от любопытства, в чем же состоит отгадка?

– Уж лучше стрелу в сердце, – возразил Фармавир. – Расскажешь всему свету эту загадку, и через неделю на планете не останется ни одного думающего человека. Выживут безмозглые антифантазеры, которым до свечки твои загадки, им бы брюхо и набить и кошель наполнить.

– Всю идею на корню зарубил… Так и быть, разрешаю тебе провести испытания линз, пока ты не умер в страшных муках, – сказал Баррагин. – Я потратил пять лет на все про все, и не хочу надевать линзы впопыхах. Наступил торжественный момент завершения долгой работы, и его нужно провести так, чтобы было о чем вспомнить в старости.

Фармавир довольно потер ладоши: ему не терпелось опробовать созданные Баррагином линзы в деле и посмотреть на себя со стороны. Вот только бывший однокурсник по университету принципиально не держал в лаборатории зеркала, так как через них из зазеркалья время от времени пытались пробраться какие-то темные личности: Фармавир в свое время неправильно использовал заклинание, и потом потратил немало времени, загоняя злобных жителей зазеркалья обратно. А надеть линзы и отправиться к ближайшему зеркалу во дворце не позволяла секретность: посторонние не должны были знать, что опыты подошли к концу. Первым об этом должен был узнать Баратулорн, а после него – король Корбул Третий. И на этом всё.

– Вот так бы сразу и сказал, что по сегодняшнему торжественному моменту намерен надеть праздничный костюм и устроить торжественный ужин. Только не учел небольшой нюанс: а вдруг, надев линзы, ты обнаружишь, что впереди еще лет пять работы?

– Не каркай! – приказал Баррагин. – Для этой цели у меня вороны за окном собираются.

Фармавир с восторгом смотрел на линзы и вспоминал, как Баррагин поделился с ним идеей их создания. Первые чертежи – даже не чертежи, а наброски карандашом – давно уже сгинули в пламени лабораторной печи, как устаревшие, но Фармавир до сих пор мог с точностью до штриха их восстановить.

Первоначально Баррагину пришлось создать шлем из толстого стекла и покрыть его серебром с наружной стороны – технологии и магия не позволяли создать компактные сверхпрочные стекла. Для человека, который надел шлем, окружающий мир погружался в легкие сумерки, и день превращался в вечер. В яркий полдень такое свойство шлема являлось роскошным подарком, и Баррагин вознамерился осчастливить немалое количество рыцарей, но вовремя выяснил: каким бы толстым ни было стекло, оно не выдерживало удара мечом, копьем и прочим ударно-колющим оружием. Заклинание защиты работало на совесть, но когда удар по шлему наносился таким же заколдованным оружием, заклинания взаимоуничтожались, и дальнейшее развитие событий зависело от того, насколько крепким материал являлся сам по себе. Стекло всякий раз уступало в прочности металлу.

– Но все-таки?

– Твой пессимизм достоин смерти, Фармавир! – строго сказал Баррагин, медленно доставая метательный нож из ножен на поясе.

– Зато мой оптимизм заслуживает бессмертия! – возразил Фармавир, не отрывая взгляд от линз. – Я вне себя от счастья!

– Тоже верно, – согласился Баррагин. Он повертел нож в руке и срезал им заусенец на указательном пальце правой руки. – Ты знаешь, где сейчас Альтарес?

– Как всегда, гуляет по девкам.

– Дело, конечно, приятное, – кивнул Баррагин. – Но если его опыты по созданию философского камня пойдут прахом, ему придется пахать по сто часов в сутки семьсот лет без выходных, чтобы оплатить алименты и обучение отпрысков в школах и университетах.