Орден Ненависти

Андрей оперся о нары головой и смахнул пот со лба. Каменоломни, в которые его отправили славились во всей Сибири своим жестким режимом. Троих беглецов за недолгий месяц, который он провел тут, принесли от зоны отчуждения с порванными глотками. Собаки неистовствовали. Конвоиры были не в меру жестоки, за дело и нет охаживали плетками до первой крови. На холоде раны и рубцы покрывались коркой, но из-за влажности не заживали, а тихонько гнили под ней.

Впервые за долгое время, Андрей пожалел о даре, которым его наградила баба Галя. Он им научился управлять. Теперь неконтролируемые вспышки гнева были редкостью. Изредка, парень пользовался своими способностями, лишь только для того, чтобы разнообразить свой скудный рацион ссыльного, да полечить раны от плетки надсмотрщика на спине. Все остальное время он был такой же как все. Обычный работяга, попавший сюда за свои уголовно наказуемые деяния.

Уголовников на каторге было мало. Едва ли наберется четверть всех арестантов. Остальные политические. Вечно о чем-то шушукающиеся по углам. Что-то переписывающие или читающие. С ними Андрей старался держаться нейтрально. Не воевал, но и в друзья однопартийцы не набивался. А вот с настоящими зеками конфуз вышел уже на первой неделе.

Почему-то молодой вор по прозвищу Пшонка решил, что новеньким молодым парнем можно помыкать, заставлять делать всю черновую работу, а то и сделать его Машенькой, но не тут-то было…

Когда ночью к его нарам ломанулись трое приспешников Пшонки, Андрей был наготове. Он даже не стал преображаться. Просто лишь поймал тугую волну энергии, скользящей к нему теплым ручьем от нападавших. Одного он отбросил в стену барака с такой силой, что тот тут же сломал себе позвоночник и захрипел, дергаясь конвульсивно в предсмертных судорогах. Второму прокусил руку насквозь. Андрей в тот момент поймал себя на мысли, что ему нравиться вкус человеческой крови на губах. Он с упоением облизнулся и бросился на третьего, нерешительно замершего у его нар.

— Эй, оставьте его! — окликнул Пшонка последнего своего человека, не обращая внимание на отчаянный рев своего товарища, убаюкивающего свою раненную руку в ногах облитого с ног до головы кровью Андрея. — Это наш человек, бродяга! Такой себя в обиду не даст.

С этими словами Пшонка подошел к парню поближе и опасливо протянул руку.

— Меня Пшонкой кличут.

Немного помедлив, Андрей руку все-таки пожал. Хотя если победили бы люди вора, то тот с удовольствием сплясал бы на его костях.

— Андрей… — представился он.

— Будет кто обижать… Мужика там или политические, обращайся! — он подмигнул приветливо и величественно прошествовал в свой угол.

Андрей растерянно потоптался на месте и прилег обратно на жесткие нары. Тело приятно ныло от прилива энергия. Секунда! И он же мирно спал, мечтая лишь о том, чтобы его «десятка» пролетела, как одна ночь.

Но это было с уголовниками. Их на каторге было мало и держались они особняком. Основу контингента составляли политические. В основном большевики, которые в свой круг чужих не принимали и держались отстраненно.

В одно ранее зимнее утро, политические неожиданно зашевелились. И это событие не укрылось от пристального взгляда Андрея. Они стали чаще собираться друг с дружкой, о чем-то шептались, и кажется, даже готовились к какому-то торжественному событию. Андрей старался не вникать в их проблемы, лишь однажды краем уха прослышал, что главный среди политических по кличке Воля готовится накрыть великолепный стол в честь высокого гостя, который явится завтра к ним с Большой земли. Что это за гость Андрей не разобрал, пропустив информацию мимо ушей.

Он всегда был одиночкой. С самого детства одиночество не напрягало его, а давало возможность мыслить, чувствовать и жить, но в день, когда должен был явиться человек с Большой Земли, любопытство взяло над ним вверх. Он решил выяснить, что за известный человек явился к политическим, да одним глазком на него посмотреть.

С позднего вечера он шатался возле барака политзаключенных, а там светились тусклые огоньки лучин, галдели непрерывно голоса. Хорошо различим, был звонкий картавый голос. О чем, говорил этот голос разобрать с улицы было сложно, но темп, экспрессивность, завораживали, заставляли вслушиваться, с замиранием сердца реагировать на особенно острые моменты речи.

Не выдержав, Андрей закурил. Хотя до армии не пробовал ни разу. Здесь, на каторге давали махру в отсыревших пачках. Дымила она ужасно, но нервы успокаивала изрядно. Когда скрученная козья ножка дотлела почти до половины, входная дверь политического барака противно скрипнула. Кто-то на крыльце шумно вдохнул морозный воздух.

— Владимир Ильич, заходите назад, простудитесь! — прокричали из барака.

— С моим симбирским здоровьем и не такое выдержу! — отмахнулся гость из большой земли, снова вздохнул, а потом разглядел сгорбленную фигуру Андрея, стоявшую подле крыльца.