Орден полярной звезды

Особисты опасались массового побега с лекций при помощи чертежей и схем, их пугала даже возможность свернуть чертеж в трубку, а это уже оружие. Однако ничего предосудительного не происходило, и Основателя уже начали подозревать, что все его расчеты ничего не стоят, что у него так ничто и никогда не полетит и не взорвется. Тогда он сам предложил устроить в тюремном дворе фейерверк и очень воодушевился, когда это ему разрешили. Он стал готовить потешный космический флот к запуску. Заключенные прильнули к окнам камер, а для персонала была организована трансляция с места события, но на место события они старались не выходить, мало ли что.

Основоположник, подобно магу и волшебнику, был весь вечер на арене — на тюремном дворе, он поджигал петарды и жирандоли, метался от одной вспышки к другой, в грохоте взлетающих разноцветных огней тонул звон его цепи, — конечно, из опасения, чтобы он и сам не взмыл в небо, свободу его передвижения ограничили цепью, длину которой он рассчитал сам, чтобы ее хватило на всю площадь тюремного двора. Тут уж он и сам был виноват, незадолго до этого он прочитал лекцию о движении тела с переменной массой, изображая этот процесс как последовательное сбрасывание цепей.

Праздник был признан удачным, на полыхание волшебных снарядов мгновенно откликнулась пожарная служба, дюжина машин окружила тюрьму, но внутрь их не пустили, и пожарники, задрав головы, любовались полыхающими разрядами, пытаясь достать до них водяной струей. По городу разнеслись зловещие слухи, будто изобретен новый вид смертной казни — катапультируемый электрический стул, что весьма ускоряет процедуру: приговоренного катапультируют, он еще исторгает из себя электрические разряды, а на его место сажают тут же следующего осужденного, все это настолько современно и удобно, что на стул сажают уже и тех, кого еще не успели приговорить. Поговаривали, что стул подарен нам американцами, но были и сторонники отечественного производства, убеждавшие в том, что стул создан у нас, но по-американским чертежам, выкраденным нашей разведкой.

Слухи эти, скорее всего, понравились главному надзирателю, который в хорошем расположении духа посетил ученого.

— Как долго мы с вами не виделись? Лет 11, а то и все 12, целый солнечный цикл! Слышал про ваш салют в нашу честь, похвально! Со мной даже советовались, не привлечь ли к этой огневой подготовке нашего атомиста, но что-то ему в саркофаг не смогли достучаться. Я всегда считал ученых чудаками, одни спешат пустить цветную пыль в глаза, другие прячутся и скрывают от народа свои достижения!

— Чудаки, чудаки, а как иначе, кому еще в голову придет то, что приходит им в голову вот они и держат все подольше у себя в голове, а то ведь что можно в ответ услышать, — мысль изреченная есть ложь, а дело, выставленное напоказ, тем более, — заступился за своего коллегу Основатель, а сам вспомнил слова атомщика, сказанные недавно на прогулке: «Эх, взорвал бы всю эту тюрьму, да боюсь, разнесет и все остальное!» — «А это уже возможно технически?» — спросил его тогда же Основатель шепотом, оглядываясь на остальных прогуливающихся, среди которых где-то ковылял акустик, работающий в области усиления слуха вплоть до улавливания писка мысли. «Технически возможно, атомов полно вокруг, но громоздко, — прошипел в ответ атомщик, — с атомным зарядом все ясно, но пока взрыватель получается в десять раз больше. Вот и мы тут ходим по кругу, как атомы ло орбите… Если бы нам соответствующее ядро, да скорость побольше… Есть еще одна мысль, как бы она на свежем воздухе не пропала… Мне кажется, что атом, как и каторжник в своей робе, полосат, а следовательно, — несвободен… А если наоборот, если каторжник из состояния частицы воспользуется своей полосатой одеждой и перейдет в волновое состояние… Надо все это додумать в саркофаге…»

Основатель представил себе, что будет, когда эти идеи выйдут за пределы саркофага, за пределы тюрьмы и овладеют массами, но голос надзирателя вернул его к мрачной действительности:

— А я все хотел вам показать еще один наш саркофаг. Пройдемте-ка по нашей тюрьме! — Он звякнул ключами.

Как он это произнес: по нашей тюрьме — любовно, как будто по родной стране, — мелькнуло в голове ученого и тут же утонуло во тьме его старых мыслей.

Они вошли в полутемную прохладную камеру, похожую на рентгеновский кабинет, где немудрено столкнуться с собственным скелетом. У освещенной фиолетовым светом стены стоял стеклянный гроб, в котором лежал в глубоко задумчивой позе лысый человек с редкими усами, одна рука на груди была сжата в кулак, как будто в нем была зажата последняя копейка. Нижняя половина тела терялась в темноте, отчего казалось, что это великан с бесконечными ногами.

— Кто это? — содрогнулся ученый.

— Это, если можно так сказать, наш заключенный номер один. Его заслуга в том, что ради него и была создана вся тюрьма. Это, несомненно, выдающееся достижение. Но не главное. Обратите внимание, как он хорошо выглядит!

— Он мертв? — в ужасе взирая на мумию, спросил ученый.

— В том-то и дело, что жив.