Орден Сумрачной Вуали

– Нам однозначно надо покинуть остров до того, как прибудет стража и следователи, – сказал Мокки.

– Мы справимся с такой непогодой?

– Мы справимся с чем угодно, – отозвался Тилвас.

Море страшно бушевало. Шторм, разбуженный битвой рёххов, заставил волны яростно нападать на остров, высокими гребнями прокатываться по всему океану. Хлестал косой дождь.

Мы украли лодку и, погрузившись, зажегши один фонарь, отправились в беспросветную тьму в сторону Рэй-Шнарра. Не прошло и нескольких минут, как в чернильном воздухе перед нами возникли призрачные очертания белого альбатроса. Ливень наискось бил прямо сквозь рёхха.

– Пэйярту, – сказал эндольф. – Мы помогли тебе с горфусом. Какое-то время его не будет в мире.

– Благодарю вас за это, – отозвался Тилвас.

– Спасибо и тебе за то, что нашел нашего короллэ и остановил насилие. Однако я полагаю, что ты все же в долгу у меня, Белый Лис.

– Я буду рад однажды вернуть свой долг.

Они чинно поклонились друг другу: исполинская белая птица и аристократ, каким-то чудом сумевший держать равновесие в лодке, которую волны швыряли туда и сюда, пытаясь разбить в щепки.

Эндольф исчез, а нас ждал долгий, бесконечно долгий путь сквозь штормовое море. Три живые души на лиги ночи вокруг, огоньки, льнущие друг к другу, чтобы умножить тепло.

Мокки и Тилвас сидели на веслах, я вычерпывала воду, а мертвая Галаса будто спала, уложив голову на моток рыбацких сетей. То и дело каждый из нас надолго вперивал в нее невидящий взгляд. Казалось – коснись, потряси за плечо, и Галаса очнется.

– Она бы хотела, чтобы мы похоронили ее в Лайстовице, – сказала я.

– Согласен. Но нам туда нет входа: долина под защитой, и только Галаса знала, как снять ее, – покачал головой Талвани.

Бакоа вдруг криво ухмыльнулся:

– «Знала только Галаса» и «я не знал» – разные вещи, аристократиш… Тилвас.

Талвани цепко прищурился.

– Она показала руну-ключ мне, – пояснил Мокки, – утром после вашего ритуала. И тогда же, видимо, «сохранила» себе мою внешность при помощи заклинания – это был странный эпизод, но в тот момент я неверно трактовал его. Крайне… неверно, – судорожно выдохнул он.

– Ты и не должен был понять, – утешающе сказал Тилвас. – Она бы не хотела этого.

– А чего она хотела, а?! – на мгновение вскинулся Мокки, но вспышка тотчас утихла, сменившись болью.

– Чтобы ты жил, – хором сказали мы.

Бакоа опустил глаза. Потом потер запястья, вновь посмотрел на Галасу и одними губами шепнул: «Спасибо…»

Потом перевёл серьезный взгляд на меня:

– И тебе спасибо.

На Тилваса:

– И тебе. Зелье подводного дыхания уже заканчивалось, когда вы нашли меня. Ещё бы пара минут – и все.

– Да куда же мы без тебя, бестолочь, – вздохнул Тилвас.

– Как ты меня сейчас назвал?!

Талвани улыбнулся. Мокки вздохнул, но потом тоже улыбнулся. То ли робко, то ли просто ужасно криво – с непривычки. Они посмотрели на меня, третьего участника нашего тайного клуба, возникшего так быстро, но будто бы бывшего всегда, и Тилвас коснулся рукой фонаря, который я придерживала на мысу лодки. Свет стал гореть ровнее.

– А какая руна ведет в Лайстовиц? – спросила я.

Мокки изобразил на своем колене нечто, похожее на угловатую букву «Р». Мы с Тилвасом переглянулись.

«Вуньо». «Радость».

И вдруг шторм утих.

Волны опали, сменяясь полным штилем. Мягко растворилась небесная мгла, являя небо, полное звезд, своей щедростью похожее на прилавок ювелира. Луна выплыла из-за последней тучи и простерла по морю жемчужную ленту. Из темно-синих глубин поднялся планктон. Запели ночные птицы-ныряльщики.

Мы втроем замерли, ошарашенные этой внезапной красотой.

И вот очень медленно вдали сквозь морской туман проступил берег Шэрхенмисты – на нем зажигались все новые и новые огоньки. Огни домов, говорящие о надежде, о свете, что пробьется сквозь любую тьму.

Огни вдалеке, дарящие надежду тем, кто, казалось, давно уже сдался,

сошел с пути, бунтовал, смирялся, терял и терялся,

всем, кто отчего-то

снова и снова, падая, поднимался и выбирал идти вперед…

Эпилог

Кухню убежища заливали разноцветные лучи солнца, просеянные сквозь витражное окно.

Я сидела за массивным дубовым столом. Передо мной стояла миска хлопьев с апельсиновым соком, аппетитно поднимался пар над чашечкой крепкого чая. По дальней стороне столешницы вышагивал почтовый ворон Карланон. Пять его пернатых товарищей предпочитали спать в клетке – она, трехъярусная, заняла тот угол кухни убежища, где раньше стояла огромная плита для варки веществ, которые лично я варить точно не собираюсь. И никому не советую.

Откинувшись на спинку стула, я рассматривала очень тонкую, очень древнюю книжечку. Часть рукописного текста размылась от времени, края были порваны и истреплены. Я осторожно перелистывала пергаментные страницы и вглядывалась в те редкие слова, чье значение знала.

Например, слово ferkhen – «тюрьма». Или gherkin – «подонок».