Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж

Я никогда не стану здесь своим.
Я – лжец, а люди вдребезги правдивы,
И если происходят рецидивы,
То лишь по наущению Змеи.
Я никогда не стану вам родней.
Я – пьяница, а вы воспели трезвость,
И если где царит хмельная резвость,
То лишь в беспутных, вскормленных Свиньей.
Мне никогда не быть одним из вас.
Я горд, а вы неизмеримо кротки,
И, где в почете цепи и решетки,
В опале грива честолюбца Льва.
Давно пора мне на сковороду.
Домой. В геенну. Смейтесь! – я в аду.
Но если дом горит, и плачут дети,
И псу подстилкой служит добродетель,
И кротость с беззаконьем не в ладу, —
Тогда зовите.
Мрачен или светел,
Как летний дождь, как ураганный ветер,
Лев, и Свинья, и Змей, за все в ответе, —
Зовите, люди!
Громче! – я приду.

XX. КОРОЛЕВА, РЫЦАРЬ И ЧЕРВЬ

Предпоследних страниц загибая углы дрожащей рукой,

Мы с глазами в цвет солнца покорно вошли в расступившийся строй.
Мы не пели; и здесь завершилась эта судьба,
И у цели проклятья нам были росой на губах.

Евгения Точицкая

– А что выбрал ты? Червь, ты ведь однажды выбрал?!

Королева выступила из дверей храма. За спиной Польских, в пыльной тьме молельни, правым уголком рта ухмылялась Кривая Тетушка – у подательницы случайной удачи было своеобразное чувство юмора. Лучники попятились, впрочем, не отпустив пленников. Тамара Юрьевна всякий раз удивлялась первичному действию артефакта из Ливерпуля: эти кольчужные сетки, пластины, шипастые оплечья, пояс, усеянный бляхами, наручи-поножи – жуткий, колючий металл едва ли не на голое тело! – но результат был налицо. Казавшийся смешным рыцарю Ордена, доспех неизменно вызывал оторопь у обитателей локусов.

В небе над головой парила смутная запятая.

Королева знала: позови – явится.

– Ты убил? Согласился? Как, Червь? Ядом? Копьем? Огнем?! Убил и обрел покой… Или все-таки не обрел? Отвечай, падаль!

Она блефовала. Не будучи полностью уверена в своих догадках, королева била наугад с убежденностью наития. Такие стрелы, случается, попадают в цель вернее, чем посланные с точным прицелом: ядовитые, случайные, долгожданные. Червь отшатнулся. Ответ был написан на его младенчески розовом, тонкогубом лице: ответ бывшего рыцаря, однажды убившего ради покоя и получившего взамен – голод. Вечный. Беспощадный.

У голода не было проблем с зубами.

А у Книжного Червя – с ненавистью.

– Ты! – Вместо приказа схватить самозванку Червь метнулся к ближайшему лучнику, с ловкостью площадного акробата, человека-змеи, вырвав из рук копье. Перед ним насмехался отказ, не заслуживающий прощения; упрямство, не рассчитывающее на пощаду; королева, презревшая раба. Таких надо убивать лично. Вдыхая аромат крови. Даже понимая свою беспомощность в простейшем, яростном праве: уничтожить. – Ты! Здесь!..

Взмах копья.

Дрогнула крылатая запятая в небе: нет, не успеть.

А Снегирь, глупый Чижик, почувствовал зуд в пальцах: прорастали когти.

Тамара Польских видела, как они катятся по траве: Червь, мертвой хваткой вцепившись в копье, и Влад, прыгнувший на плечи искусителю. Сбитый с ног, извиваясь, скользя, Книжный Червь освободился бы сразу, но рыцарь бился неумело, нелепо, страшно, по-бабьи хватая за волосы, пытаясь достать горло любой ценой. Копье оказалось внизу, распоров бедро Снегиря острым краем наконечника, кровь измазала гибкий, бескостный торс Червя, ускользающего прочь, – и дикий вопль оглушил собравшихся:

– Не-е-ет!

Поздно. Великан-тридесятник, шагнув к дерущимся, наклонился и ахнул рыцаря кулаком в висок.

– Идиот!

Фонтан искр ударил из Влада. Россыпь огней прокатилась по хребту, ледяное пламя охватило талию. Наверное, он не сразу потерял сознание, – «пшик» длился долго, дольше обычного, заливая порог храма горящими брызгами, а все стояли и смотрели, забыв, где они, что они, кто они…

Вскоре Червю стало некого уговаривать.

Усталый, опустошенный, бывший рыцарь Ордена, а ныне Книжный Червь перевел взгляд на королеву.

И равнодушно, выжжен дотла, махнул рукой:

– Убейте дуру…

Польских ощутила, как ее губы непроизвольно кривятся в улыбке. Горькой? Победной? Жалкой? Нет, только не жалкой.

– Ты опять проиграл, Червь.