Но мгновение шло за мгновением, и я все больше убеждался, что бой все-таки закончился — и закончился моей победой. Зал ресторана был почти пуст, и все же за нашей беседой наблюдало достаточно чужих глаз: рабочие, пара сибиряков в темном углу, дед Федор на лестнице… А когда Вяземский повысил голос, к ним наверняка присоединились и поварята с кухни. Возможностей силового решения нашей деликатной проблемы — если они вообще были — определенно становилось все меньше и меньше.– Ладно… Господь милосердный, ладно! — Вяземский рухнул обратно на стул. — Просто скажите — чего вам нужно?
Глава 3
— Чего мне нужно? — усмехнулся я. — Правду. И ничего кроме правды. Чистосердечное признание облегчит вашу совесть.
— И мой кошелек? — Вяземский сердито сверкнул глазами. — Вы ведь этого хотите, сударь?
Удивительно, как все таки сильно люди переоценивают деньги. Это почему-то свойственно даже тем, кто родился в дворце и за всю свою жизнь ни разу ни в чем не нуждался. Впрочем, аристократами в таких случаях движет не собственный печальный опыт, а скорее затаенное презрение ко всем прочим сословиям. Вяземский вряд ли интересовался моей биографией — и видел перед собой самого обычного гимназиста. Человека чуть ли не с самого дна дворянского общества. Того, кому можно заткнуть рот достаточно толстой пачкой купюр.
— Вот как? Хорошего же вы мнения о моей персоне… Даже обидно. — Я осуждающе нахмурился и покачал головой. — Нет, я не нуждаюсь в деньгах, ваше сиятельство. А если бы и нуждался — вряд ли мое молчание вам по карману.
— Зато свое я готов предложить совершенно бесплатно. Вы и представить себе не можете, куда лезете, милостивый сударь. — Вяземский огляделся по сторонам и закончил уже тише: — Если я заговорю, то вряд ли проживу дольше пары недель.
— Поймите наконец, ваше сиятельство. — Я облокотился на стол и подался вперед. — Вы
— Но как? — Вяземский мрачно ухмыльнулся. — Если вы сами утверждаете, что моя дочь уже во всем призналась.
— Пока только мне, — отозвался я. — А я умею держать язык за зубами — конечно же, при необходимости и только лишь в том случае, когда это не противоречит чести и долгу дворянина. А вы все еще можете взять всю вину на себя — и в таком случае мне не составит особого труда убедить следствие, что роль Катерины Петровны незначительна.
Я чуть смягчил голос и даже отстранился, чтобы Вяземский смог почувствовать себя спокойнее и увидеть во мне если не союзника, то человека, который в нужной степени имеет и желание, и возможность помочь дочери. Похоже, мне удалось нащупать самое уязвимое место его сиятельства, и на этот раз даже почти не пришлось блефовать: пока информация не дошла до Дельвига и Геловани, я могу распоряжаться ею в собственных целях как угодно.
Так или иначе, сиятельная княжна куда полезнее на свободе, чем в кандалах на каторге.
— Конечно, ей тоже придется ответить за свои поступки, — продолжил я. — Однако его величество Александр Александрович справедлив и не забудет былых заслуг вашей дочери. Однако для этого нам всем придется изрядно постараться. — Я снова подался вперед и, строго сдвинув брови, закончил: — И для начала вы назовете мне имя.
— Боюсь вас разочаровать, но имени я не знаю, — буркнул Вяземский. — Мне его не называли.
— Кто не называл? — Я тут же зацепился за саму фразу. — Надеюсь, вы не станете убеждать меня, что у вашего загадочного учителя всего один?..
— О нет. Полагаю, у него хватает последователей. И среди них немало тех, кто обладает не только капиталами, но и титулом.
Возможно, это было слегка завуалированной угрозой… А возможно и не было. Вяземский явно очухался и уже почти не напоминал выброшенную на берег полудохлую рыбину, но ему пока не хватало пороху ни перейти в наступление, ни даже полноценно торговаться.
— Отлично… друзья из самого высшего света столичной знати. — Я чуть склонил голову. — Их имена вам, полагаю, известны?
— Доподлинно — очень немногие. Эти люди умеют хранить секреты. В сущности, я могу с уверенностью назвать всего одного. Того, кто меня… завербовал.