Я вздрогнул: за окном вдоль лабазов медленно шел пожилой человек с черным карликовым пуделем на поводке. Человек остановился, придерживая спешащего пуделя, и посмотрел в мою сторону. Вряд ли он мог видеть меня… С трудом я мог представить, что буду так выглядеть двадцать лет спустя.
«Саша, — прошелестел где-то над головой голос Эдика, — не ищи себя. Надо оценить все в целом. Не распыляйся».
Я вспомнил, что в одной из версий будущего Эдика ждет преждевременная смерть, устыдился и оторвал взгляд от человека на улице. Я осмотрел институт с высоты полета прошлогоднего листа. И первое, что мне бросилось в глаза, — это листки с некрологами на доске объявлений.
Я, конечно, понимал, что маги не умирают, они уходят. А это значило, что великие покинули наш мир. Может, посчитали бесперспективным, может, вообще безнадежным, сломанным. Переживал я страшно: похоже, вместо царства мысли и духа мне привиделось провинциальное учреждение, занимающееся рутинным подсчетом ушедших секунд.
Изменилось все. Никто не занимался больше Линейным Счастьем. Зато возник странный отдел Материального Счастья, работающий над разработкой мерила оного счастья. Заправлял в отделе по-прежнему замученный вопросами Магнус Федорович Редькин.
Категорически исчез отдел Смысла Жизни. Я просто не смог найти половины этажа. Похоже, что Кристобаль Хозевич, уходя, замкнул все мировые линии на себя, не оставив этому миру даже следа своих идей. Зато катастрофически разросся отдел Абсолютного Знания. Занимал он теперь два этажа. Сотрудники его почти все имели одинаковые фамилии и были несчетны числом. Правда, судить об этом можно было лишь по спискам на прибавку к зарплате. Найти кого-то на указанных этажах не представлялось возможным. Лишь иногда из-за приоткрытой двери доносилось: «Валек! Але, Валек! Карбюратор сдох, зараза!..», или можно было увидеть дубля, с упорством транспортера перекладывающего папки с одного стеллажа на другой.
В бывшем отделе Жиана Жиакомо неведомые девочки пифического вида нагревали на газовой горелке живую воду, разлитую в бесчисленные пробирки. Грели, смотрели и исступленно записывали результаты: как меняется температура воды в зависимости от давления газа, поступающего в горелку. Пробирка перегревалась, лопалась — они брали следующую.
У меня просто глаза на лоб лезли. Я чувствовал, что где-то здесь должна была быть молодая волшебная сила, Что-то должно было остаться в недрах храма науки. И где-то юные маги по-прежнему решали Единое Уравнение Мира исключительно в своих граничных условиях.
Я мысленно раскинул перед собой план института, как учил Саваоф Баалович Один, и пошел по силовой линии мысли.
И я нашел. Еще и еще. Их было по одному на этаж. По одному на отдел. Хельгочка Цууд, Тенгиз Гончаров, Саша фон Штиглиц, Володя Абрамакс, Юля Крыжовникова… Мне казалось, что я давно их всех знаю. Каждое имя звучало как чистая нота в сиплом оркестре.
А потом я нашел целую группу.
Как ни удивительно, две их комнатки находились на одном этаже с общежитием в нарушение всех санитарных норм. Маленькая группа Инфраконтурной Магии. В наше время мы и мечтать не могли о таких темах: не было ни техники, ни осмысленной теории — так, одна голая идея. Инфраконтурная магия находилась на стыке разработок по магической эманации, геометрии радуги и семи принципов Белого Гримуара. Руководил группой нудный педантичный маг — явно прибившийся откуда-то издалека, — Уро Боросович Абзу. А работали с ним три молодых магистра: веселый, легкомысленный трудоголик Ярополк Чудов-Юдов, романтический Волик Хорошниченко, бард и поэт, и смурной маг-теоретик Н. Вояка-Водкин.
Я почувствовал незримое присутствие моих друзей-магистров. Они все оказались здесь, в этом уголке НИИЧАВО двадцать лет спустя. В одном из уголков, где еще оставалась сила нашей жизни. Магистры были печальны, за исключением Витьки, которого, как и следовало ожидать, распирала злость.
В каких условиях работали ребята! Как боевые мечи, на стенах были развешаны тяпки для мокрицы, секачи для рыбьих голов, совки для пикировки капусты и шесты-расщепы для сбора яблок. Судя по всему, отрабатывать барщину административному голему им приходилось постоянно.