Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг

– Да чтоб не узнали! Якубу и его людям нельзя было отбивать Агделайду для Казимира Куявского с открытыми лицами. Не добре это, когда поляки поляков же избивают и увозят польскую княжну силой. А ну как пойдут слухи? Если же станет известно, что на беженский обоз и кнехтов Агделайды напал татарский разъезд – так то совсем другое дело. Потому и искали княжну куявцы, нацепив демоновы личины и прикинувшись язычниками. Но такие личины, Вацлав, могут обмануть, смутить и напугать только того, кто ни разу не видел настоящих татар. А я их видел и не единожды вступал с ними в схватку. Хорошие они воины, но на демонов, вопреки молве, не похожи и масок таких не носят.

Бурцев кивнул. Он и сам сомневался, что всадники, охотившиеся за Аделаидой, – настоящие татары. Но почему Освальд тоже начал поиски княжны? Откуда этому усатому добжиньцу стало известно, что за важная птица залетела в здешние глухие леса?

– А как ты узнал о княжне, пан рыцарь? – напрямую спросил Бурцев.

– Было кому рассказать, Вацлав, – снова нехорошо усмехнулся Освальд. – И о знатной панночке, и о княжеском гербе на ее повозке – белом коронованном орле в красном поле. Не ты ведь один спасся из обоза, на который напал Якуб Одноухий.

Разве? Вроде бы «маски» беспощадно вырубали всех – от мала до велика.

– Есть у меня один свидетель, есть, – заверил Освальд. – Вон он, у огня сидит.

Возле костра, где жарилась кабанья туша, мелькнула рыжая голова.

– Яцек! – позвал Освальд.

Глава 25

– Тартарин он, пан рыцарь, как есть тартарин! – испуганно бормотал издали беззубый землепашец. Даже к связанному Бурцеву Яцек приближаться опасался. – Колдун языческий! С ним мужики из нашего ополья справиться не смогли.

– Правда? – рыцарь взглянул на пленника другими глазами. С уважением, что ли… – Ну-ну… Ты ведь, Вацлав, и трех лучников дядьки Адама тоже раскидал как щенков. Ох, сдается мне, не простой ты ополченец.

Бурцев пожал плечами. Освальд продолжал:

– Что ж, я готов поверить, что ты действительно не вез княжну к куявцам, мазовцам или тевтонам, хотя и мог получить за Агделайду такую награду, что век горя бы не знал…

При слове «награда» Яцек насторожился. Глаза полыхнули алчным блеском, а уши… Уши под взлохмаченной рыжей шевелюрой аж ходуном заходили.

– Да, пожалуй, я в это поверю, – продолжил Освальд, – но лишь потому, что против тебя, Вацлав, выдвигается не менее серьезное обвинение. Яцек утверждает, что ты – пособник Измаиловых сынов, безбожников и язычников, извергнутых адовой бездной. Если он прав, то, выходит, именно им ты хотел отдать Агделайду Краковскую.

– Ничей я не пособник и никому отдавать княжну не собирался, – устало возразил Бурцев. – Она направляется к Сулиславу – брату краковского воеводы. Я всего лишь ее сопровождаю.

Яцек внимательно слушал. Настолько внимательно, что Бурцев мысленно обругал себя: не стоило, наверное, сильно болтать в присутствии рыжего.

Польский рыцарь о чем-то крепко задумался.

– Вообще-то у тебя есть возможность доказать правдивость своих слов, Вацлав, – наконец заговорил он. – Кто-нибудь другой приказал бы тебя повесить сразу…

«Ну, это мы уже проходили!» – Бурцев вспомнил гонца Генриха Благочестивого и его краткое «вздернуть».

– …но я в подобных делах больше полагаюсь не на скоропалительное решение смертных судей, а на высшее провидение. Законы Польской Правды позволяют обвиняемому уповать на Божий суд. И я спрашиваю тебя, Вацлав, согласен ли ты подвергнуться испытанию и доказать свою невиновность на этом суде?

– А если откажусь?

– Тогда – петля. Без всякого суда.

Бурцев понятия не имел, в чем заключается Божий суд по Польской Правде тринадцатого века. Однако неведомое испытание все ж таки предпочтительней верной смерти. Может быть, перед Божьим судом полагается накормить обвиняемого или хотя бы развязать ему руки.

– Согласен. Валяй, Освальд, суди.

– Прекрасно! Обойдемся без лавников[5] и коморников[6]. Я не прибегал к их помощи, когда разбирал жалобы на землях Взгужевежи, не потребуются они мне и здесь.

Освальд заметно приосанился. Пан явно страдал от комплекса непризнанного юриста и намеревался использовать представившуюся возможность поиграться в правосудие. А может быть, у этой лесной братии просто нет других развлечений, и Божий суд, чем бы он там ни был, для них – единственное доступное шоу?

– Божий суд! – громогласно провозгласил Освальд. Обнаженный меч в его руке взметнулся к небу.

– Божий суд! Божий суд! Божий суд! – загомонили лесные воины. Все побросали свои дела. Даже повара, плеснув на угли водой, оставили вертел с недожаренной тушей вепря.

Не прошло и трех минут, как вокруг Освальда и Бурцева столпились обитатели лагеря. Пропускать Божий суд не хотел никто. Не повезло только лучникам дядьки Адама – им надлежало сторожить княжну в шатре.

Радостный галдеж прекратился, стоило Освальду еще раз взмахнуть обнаженным мечом. Наступила тишина. Голос рыцаря зазвучал громко и торжественно:

– Вацлав, ты не желаешь признавать обвинения в пособничестве язычникам, так ли это?

– Так.

– И ты не можешь выставить перед судом свидетелей в свою защиту?