Орден Ультрамаринов: Хроники Уриэля Вентриса (ЛП)

Грендель, вскочив на ноги, целился в дредноута из мельтагана, но у Хонсю насчет этой машины Ультрадесанта были более грандиозные планы.

— Не убивай его! — крикнул он; Грендель услышал его и укрылся за варп-ядром прежде, чем дредноут успел выстрелить.

Хонсю резко остановился и махнул рукой, приказывая огринам атаковать боевую машину, верхняя часть корпуса которой уже разворачивалась к нему.

— Взять его!

Грейферный захват первого огрина прогрохотал по лобовой броне дредноута, поврежденной в предыдущей битве; крюк зацепился за механизм руки, на которой был установлен молот, и погружался тем глубже, чем сильнее машина старалась освободиться. Другой крюк застопорил карданный узел, благодаря которому поворачивался саркофаг дредноута; еще два вонзились в броню.

Дредноут яростно взревел, сопротивляясь изо всех немалых сил, которые давали ему сервоприводы. Огринов бросало из стороны в сторону, но с каждым новым грейфером, зацепившимся за броню, попытки машины вырваться становились все слабее, а число врагов, удерживавших ее, — все больше. Очередь из штурмовой пушки разорвала одного огрина надвое и снесла голову другому, но подоспевшие Железные Воины полностью обездвижили дредноута. От бесплодных усилий освободиться механические мышцы искрили и дымились, пушка, расстреляв весь боезапас, вращалась вхолостую.

<Отпустите меня!> прорычал дредноут. <Я — брат Алтарион из Первой роты Ультрадесанта!>

Теперь, когда боевая машина была полностью под контролем, Хонсю стоял перед дредноутом без всякого страха. Он бросил быстрый взгляд на огринов и Железных Воинов, удерживавших цепи: пока что врагу не вырваться, но надолго их не хватит.

— Грендель? — окликнул он.

— Здесь, — отозвался воин, выходя из-за варп-ядра, и Хонсю пришел в ужас, увидев, что стало с его лицом: плоть почернела и обуглилась, в глазах — боль и безумие.

— В твоем мельтагане еще остался заряд?

— Как раз хватит, чтобы прикончить этого мерзавца, — Грендель навел смертоносное оружие на саркофаг дредноута.

— Нет, — ответил Хонсю, глядя на варп-ядро, где зарождался вихрь света, в котором призрачно мелькали когти, зубы и несчетное количество глаз. Он указал серебряной рукой на черный контур человеческой фигуры, выжженный на бронзовой пластине. В отличие от остальной оболочки варп-ядра, покрытой защитными символами, эта пластина была чистой, и сквозь трещины пробивались проблески света. — Целься сюда.

— Стрелять по варп-ядру? — зашипел Ваанес. — Ты что, спятил? Мы же все погибнем!

— Я так не думаю, — возразил Хонсю. — Грендель, давай.

Воин пожал плечами и, подняв мельтаган, выпустил последний заряд в бронзовую плиту, к которой он прижимал женщину в черном доспехе, пока та не сгорела заживо. С такого близкого расстояния обшивка варп-ядра не могла выдержать выстрел из мельтагана, и металл испарился от невероятного жара.

Бездонный океан энергии, до этого запертый внутри ядра, хлынул наружу раскаленным бело-синим потоком. Но поток этот не прокатился по залу разрушительным шквалом, который мог бы поглотить весь звездный форт; вместо этого свет начал вливаться в плененного дредноута. Могучая боевая машина силилась разорвать цепи, но энергия Имматериума проникала все глубже, подчиняя себе каждый атом. По залу прокатилось эхо жуткого воя, но невозможно было определить, кто кричал — дредноут или освобожденный демон.

Дредноут наконец стряхнул с себя врагов, вырвал грейферы из рук огринов, но дрожь, охватившая его под воздействием демонической энергии, не прекращалась. Его корпус раздавался, увеличиваясь в объеме, конечности становились все длиннее, превращаясь в отвратительную смесь металла и демонической плоти. Бронированный саркофаг треснул, и изнутри брызнули лучи света, как если бы вместо благословенного масла и амниотической жидкости в его контурах и сочленениях теперь тек сам варп.

Демон, постепенно обретающий материальную форму, с криком рухнул на колени: переход от пленения к свободе был мучительным. Боль, которой сопровождалось его рождение, чувствовали все; Хонсю казалось, что его тело вспомнило все раны, полученные за долгую жизнь, полную сражений, и сейчас боль от них вернулась, превращаясь в агонию.

Саркофаг дредноута начал деформироваться, словно был сделан не из гранита, а из вощеной бумаги, и сквозь каменную поверхность проступили очертания оскалившейся рогатой головы. Металл, камень и ткани, пропитавшиеся варпом, слились вместе, облекая в новую плоть череп Рожденного Трижды, и вот показалось вытянутая, звериная морда, на которой просвечивали контуры древних татуировок.

Руки дредноута продолжали вытягиваться; металл треснул, штурмовая пушка превратилась в какое-то кошмарное механо-органическое оружие неведомого предназначения. Очертания огромного молота расплывались в болезненном желтоватом свете, и Хонсю моргнул, пытаясь разглядеть череду изменчивых форм: в одно мгновение мерцающий клинок сменялся когтистой рукой, которая в свою очередь растворялась в водовороте всполохов света.