Орден Вероятности

Слезть с обрыва нам удалось с трудом: некоторые поскользнулись, некоторые упали, и все – окрапивились. Сам берег оказался болотистым, но такие мелочи брата Дениса не волновали: он велел нам снять ботинки и молиться, стоя по щиколотку в тине, чтобы «перекрыть мысли этих» (он показал на ряд дачных домиков, видневшихся на другом берегу). В домиках не горело ни одного окна – там жили нормальные люди, которые видели десятый сон в такую рань, в отличие от нас.

Я поднесла распечатку к самым глазам – иначе было не разглядеть. «Тихо, ровно, ровно, гладко, раз, два, три, четыре… Тихо, темно, никого, проехали мимо, четыре, три, два один…».

Постоянные повторы слов «тихо» и «темно», наводили на невольные мысли, что где-то должно стать «громко» и «светло», но я вовремя спохватилась и не стала этого додумывать. Похоже, какое-то яблоко в Саду держалось на честном слове, и мне не хотелось снова отвечать за то, что оно оторвется от ветки.

Все больше светало, и все больше холодало. Ледяной ил неприятно выдавливался между пальцев ног, вызывая в воде цепочки мелких пузырьков, по реке плыл голубоватый туман, и на той стороне с расстановкой куковала кукушка, будто отсчитывая кому-то век.

Я машинально проговаривала текст распечатки, но мысли мои давно оторвались от него и убрели в далекое детство.

Именно это время было у меня связано с множеством странностей и «примет». Про меня тогда говорили родителям: «Ой, какая она у вас чувствительная, вы ее в артистки отдайте: им как раз там много плакать надо». То-то бы эти люди удивились, узнав, что в последний раз я плакала больше двух лет назад…

А вот пресловутая чувствительность в детстве и юности основательно потрепала мне нервы. Лет с пяти ко мне стали приходить неожиданные мысли о будущих несчастьях. Причем я откуда-то знала, что долго задерживаться на них нельзя, иначе все самое страшное сбудется. И, чтобы этого не случилось, я начинала прыгать, петь или читать привязчивые стишки… Потом какой-то добрый врач прописал мне валерьянку, и нехороших мыслей стало гораздо меньше, а на те, что все же возникали, я старалась просто не обращать внимания. Это что же, я столько лет приучала себя к спокойствию и трезвомыслию, чтобы теперь снова верить в чушь, трястись и бояться подумать не то слово?!

Отвратительное место эта секта. Если бы не детдомовцы и Серый Брат, которых надо из нее вытащить, сбежала бы сегодня же, и плевать на задание. Все равно у Ратибора слишком мощная «крыша», чтобы его получилось легко привлечь. Да скорее молния с чистого неба ударит, чем этот жук получит хоть год условно…

Противная трель телефона пронеслась над рекой. После нее голос Дениса гаркнул сверху:

– Все, ребзя, закончили! Обратно давай!

Сектанты оживленно заподнимали головы к его ушастому силуэту, который рисовался на фоне рассвета.

– Ну что, получилось? Получилось, да? Отвели?      – подпрыгивая от холода, спросила тощенькая сестра в огромном синем балахоне – ее имени я не помнила.

– Отвели, нормально, – неохотно буркнул Денис. – Давай в автобус.

Мою руку сжала холоднющая рука Кати.

– Видишь, Ирочка, как здорово? – хрипло спросила она и чихнула. – Мы только что целых трех человек спасли от аварии.

– Семью губернатора Горденко, да? – пропищала я в ответ.

– Ага. Так бывает: когда исполняешь хорошее желание, надо потом отвести плохое. Вот мы и отвели! – она улыбнулась, наморщив широкий нос.

У меня тоже, как говорится, от сердца отлегло. Что бы Ратибор ни выделывал с этим назначением губернаторов, главное, все остались живы. По дороге к автобусу я сорвала несколько колосков и отдала их Иштар: оголодавшая крыса выхватила их и застрочила зубами, как швейная машинка.

Стишки-страшилки водитель, слава тебе господи, выключил, и меня сразу стало меньше укачивать. На тряску я уже научилась не обращать внимания, поэтому почти не заметила, как мы с поля снова выбрались на дорогу. Вот только проехали по ней недолго.

В стеклах задрожала связка перетекающих огней: красных, синих, – и сквозь рычание мотора прорвался унылый вой скорой помощи. Неразборчивый в рассветных сумерках бульдозер толкал вдоль обочины что-то черное, истекающее дымом.

Мы резко затормозили. Брат Денис, как обезьяна, держась за поручень, вывесился в дверь на длинной жилистой руке, а потом без слов выскочил наружу.

Мы тоже начали было приподниматься с мест, но он уже вернулся и сказал с явным облегчением в голосе:

– Поехали! Место это, а клиент не наш.

– А что там случилось? – спросил Костик. Брат Денис почесал татуировку над бровью.

– Да шо-то непонятки какие-то. Типа с чистого неба молния вмазала в дачку, которая тут у дороги стояла, ну и понятно, оно все погорело. Половина хозяев живая, а человека три откинулось.

«Скорее молния ударит с чистого неба», – вдруг ясно вспомнила я свою собственную мысль. Зачем, черт, зачем я подумала о молнии?!

Остаток дороги я смотрела строго себе в колени. Сначала они были в сплошной тени, а потом по ним поползла солнечная полоса – вот и рассвело. Кроме этих мысленных констатаций, больше я ничего лишнего в своей голове не допускала.