Читаем Орден желтого флага полностью

Этот медиум был то мужчиной, то женщиной. Его наряды менялись от камзола до мантии. Он направлял свои пассы то на зрительный зал, полный господ и дам в вечерних туалетах, то на штормовое море, то в звездное небо… И еще на серпантине стены несколько раз повторился этот египетский глаз, отчего-то напоминавший мне не о древних тайнах, а о боевой росписи жриц любви.

Мы уже перестали считать этажи, когда лестница кончилась полутемным тупиком. Сверху был потолочный люк на петлях. В стене — скобы лестницы. Поднявшись по ним, я постучал в люк и подождал, но ответа не было. Тогда я откинул его и решительно полез в ударивший сверху луч света.

Я ожидал, что наверху будет маленькая комнатушка. Например, мастерская художника (так казалось после всех этих рисунков на стенах). Ну, или банальное узилище с рухнувшей крышей — в общем, что-нибудь романтическое. Но от невозможности того, что я увидел, у меня закружилась голова.

Я оказался в просторном и светлом дворцовом зале. Его потолок блестел золотыми кессонами, а в окнах был виден парк со скульптурными фонтанами. Пол покрывала несимметричная мозаика из разноцветного камня.

На стенах были пятна фресок, похожие на рисунки, мимо которых мы только что прошли, — они располагались так же хаотично, как в башне, и тоже напоминали разноцветные кляксы на штукатурке… Хаотичность эта была тщательно продумана — и радовала глаз, словно вокруг шел веселый разноцветный снег.

Вместе с мозаичным полом фрески придавали залу удивительное очарование. Здесь хотелось кататься на коньках, пить грог и слушать рождественские хоралы.

В углах зала стояли бронзовые фигуры четырех карточных королей — с пентаклями, жезлами, кубками и мечами на щитах, как было принято во времена Максима Полупредателя. Такое по геральдике дозволялось лишь вместилищу высшей власти. И все это, конечно, никак не могло поместиться в комнатенке на вершине каменной башни.

— Невероятно, — прошептала Юка, беря меня за руку.

— Спасибо, что навестили дядюшку, — раздался хриплый голос у нас за спинами.

Я обернулся и увидел стоящее в дверях кресло на колесиках. У него была высокая красная спинка, и оно походило на строгий и минималистичный походный трон.

На троне сидел Никколо Третий в пестром домашнем халате, расшитом человеческими и звериными рожицами. На его лице была черная маска. А на коленях лежал сложенный веер. Идеальный парадный портрет, подумал я, не хватает только мальчика и девочки с букетами ромашек… Впрочем, почему не хватает, это мы и есть.

Юка склонилась в придворном поклоне, почти неприличном из-за ее лесных шортов, и я сделал то же самое. Судя по всему, простираться в подобном случае не следовало.

Разгибаясь, я еще раз поглядел на фонтаны в окне и понял, что много раз видел их на картинах, а однажды — сквозь чугунный узор ограды. Просто прежде они никогда не представали передо мной в таком ракурсе.

Мы были в Михайловском замке.

Некоторое время Смотритель изучал меня и Юку сквозь прорези маски. Потом он сказал:

— Извините за эту шутку с башней, но как иначе старику заманить молодежь в гости? Я слышал, Алекс, у тебя появилась подруга по имени Юка. Вижу, вижу… Она недурна. Очень. Жаль, что я пропустил этот выпуск Оленьего Парка.

Кресло Никколо Третьего выехало из дверного прохода. Резиновые колесики на его ножках не были присоединены ни к какой механике. Ничего похожего на благодатный мотор внизу не имелось. Мягкие туфли Смотрителя не касались пола — его ноги стояли на подставке. Но кресло каким-то образом двигалось, причем по довольно сложному маршруту.

Смотритель подъехал к Юке и сказал:

— Разденься.

Юка недоверчиво посмотрела на него.

— У меня есть диплом врача-целителя, — сказал Никколо Третий. — Меня можно не стесняться.

Юка еще раз поклонилась и сделала то, что ей было велено, спокойно и без суеты.

Я думаю, по-настоящему красивые женщины, раздеваясь, испытывают не стыд, а торжество — они получают в этот момент награду за все свои диетические муки. Стыд — удел тех, кто вынужден скрывать под одеждой безобразие. Но красивые женщины, раздеваясь, все равно имитируют смущение и прикрываются ладонями, чтобы вдобавок к телу невзначай обнажить перед клиентом еще и кусочек стыдливой, непорочной и бесконечно прекрасной души.

К чести Юки, она обошлась почти без этого — ее лицо только стало строже.

Смотритель сделал вокруг нее петлю на своем кресле, останавливаясь, чтобы рассмотреть подробнее интересующие его детали. Он даже коснулся Юки пару раз, и в один момент его интерес сделался настолько нескромным, что она не удержалась и спросила:

— А вы врач-целитель какой специальности, Ваше Безличество? Гинеколог?

Смотритель оглушительно захохотал — вопрос Юки по-настоящему развеселил его.

— Нет, — ответил он, отсмеявшись. — Гомеопат. Но мне нравится твоя непосредственность, детка. Может быть, у тебя есть и другие вопросы?

— Если Ваше Безличество прикажет, — сказала Юка.

— Приказываю. Валяй.

— Мне уже двадцать лет, — сказала Юка, — а вы все еще глядите на меня с интересом. Возможно, я хорошо сохранилась?

Перейти на страницу:

Все книги серии Смотритель

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее