Ордер на возмездие

Пока Мишаня добежал до опрокинутых «жигулей», Коротаева и охранника там уже не оказалось. Мишаня увидел, как беглецы мелькнули в кустах. Вскинув автомат, он пустил им вслед длинную очередь, стрелял, пока не кончились патроны.

С раздробленным плечом, залитый кровью, Ибрагим Аль Хасан стонал в опрокинутом автомобиле. Мишаня Порубов выволок раненого иорданца из машины.

– Телефон! Где телефон? – кричал он, тряся иорданца.

Тот скрипел зубами, стонал, что-то бормотал по-арабски. Мишаня запустил руку во внутренний карман пиджака иорданца. Он вытащил перепачканный кровью телефон, перезарядил рожок автомата и побежал к овощебазе, где слышались редкие выстрелы и стоны раненых.

Охранники из местных, те, что остались в живых, бросились бежать кто куда.

Участковый милиционер Иван Дмитриевич Коновалов услышал пальбу, слишком уж громкой она была. Его дом находился в трех километра-х от овощебазы. Он позвонил в милицию Старокузнецка, объяснился как мог, вскочил на свой мотоцикл с коляской, нахлобучил фуражку и помчался к овощебазе.

Он прибыл туда, что называется, к шапочному разбору. С опозданием на несколько минут приехала и милиция из города. Девять человек было убито, шестеро ранены, остальные разбежались. Комбат и Мишаня Порубов, в изодранной одежде, чумазые как черти, обвешанные оружием, ходили по территории.

Комбат кричал в трубку сотового телефона:

– Полковник, ты меня слышишь? Это я, Рублев!

– Слышу тебя, Борис Иванович. Куда ты пропал, я тебя нигде не мог найти.

– Я возле Старокузнецка.

– Сколько километров от Москвы? – спросил Комбат у участкового.

– До чего?

– От овощебазы до Старокузнецка.

– Шесть, шесть километров от Старокузнецка, поворот на дорогу. Мы с Мишаней нашли склад и не дали им уйти, не дали!

– Иорданец? Здесь Аль Хасан, у нас. Сунду-кова бери, полковник!

Полковник, слышишь? Слышишь, Леонид Васильевич, Сундукова задержи.

– А Толстошеева кто-то уже взорвал, его не ищи. Я сам это видел. Леонид Васильевич, Толстошеева не ищи.

– Знаю я уже про автосервис. Кто там главный, дай ему трубку.

Комбат передал трубку майору милиции, сам же устало опустился на землю, положил на колени автомат.

Мишаня Порубов стоял рядом с Рублевым.

– Дай сигарету, – обратился он к участковому. Участковый вытащил из пачки папиросу «Бе-ломор», подал Порубову.

– Раскури, руки дрожат.

Участковый раскурил папиросу и передал Мишане. Тот трижды затянулся, передал папиросу Комбату. Они смотрели друг на друга.

Комбат улыбнулся. Порубов тоже.

– Не надеялся я, что мы их, Борис Иванович, одолеем. Но со мной был ты.

Как когда-то. Ты верил, что выстоим, а я за тобой шел.

– И я не верил, что победим, думал, последний мой бой наступил. Хорошо, что мы друг другу в этом не признались. Да, Мишаня, все закончилось, слава богу. Блин, а оружия здесь!

– Целых три вагона! Стольких людей мы с тобой, Борис Иванович, спасли.

– Спасли, Мишаня, спасли.

Майор милиции подал окровавленную трубку сотового телефона Комбату. Тот защелкнул крышку и бросил телефон на землю.

– Полковник Бахрушин просил вам передать, что ваш друг Подберезский пришел в себя – врачи сказали, что он выживет.

– Иначе и быть не могло, – усмехнулся Комбат, – я же ему приказал – выжить любой ценой. А Андрюха приказ командира выполнит, чего бы ему это ни стоило.