Ордынец

Тот удивился — по понятной причине никто и никогда ему не подсказывал. В какую-то секунду Юльке показалось, что он не снизойдет, однако Ордынец снизошел-таки. Скользнув глазами по столбику формул, он обернулся к доске и застрочил, как пулемет.

— Ты чего?!

Степка Васенцов воззрился на Юльку со второй парты. Глаза его были круглыми от обиды и возмущения:

— Ты чего? Ты это ему зачем?!

Юлька смутилась и пожалела о сделанном; она еще больше о нем пожалела, когда на перемене Васенцов подкатился к ней с видом черной тучи:

— Ему же бойкот! Ты что, штер… штрек…брехер?

Степка читал передовую детскую литературу и знал длинные сложные слова. Юлька смутилась окончательно; рядышком крутился Саенко, помышляющий о реванше.

— Оставь ее в покое.

Степка не сразу понял, откуда голос, и потому возмущенно вскинулся:

— А ты чего…

И осекся, потому что Ордынец стоял уже совсем рядом и запросто мог дотянуться до Васенцовского носа. Саенко куда-то исчез.

— Я тебя трогал, да-а? — протянул Степка уже не так воинственно. — Я к тебе лез?

— Пошел вон.

Ордынец глядел прямо Степке в глаза — ни дать ни взять желтобрюхий варан, вставший на задние лапы. Юлька увидела, как в круглых Васенцовских зрачках страх сменяется ужасом.

— Я же тебя не трогал, — прошептал Васенцов чуть не плача.

В следующую секунду место, где он только что стоял, опустело.

Ордынец закинул за спину свою видавшую виды сумку; все, кто был в тот момент поблизости, поспешно расступились перед ним широким коридором. Ордынец прошествовал по нему, как лайнер по взлетной полосе; у самой лестницы вдруг обернулся к Юльке:

— Ну, ты идешь?

И она пошла.

Она ходила за ним везде, как собачка. Книжные истории о первой любви выглядели совсем иначе, о пионерской дружбе — тем более, а потому Юлька не могла найти слова для обозначения их с Ордынцем отношений.

Он был ниже ее на голову, белобрысый, веснушчатый, щуплый; Юлька прекрасно сознавала, как смешно выглядит рядом с ним здоровенная дылда в круглых очках. Впрочем, в школе над ними не смеялись.

Уже в конце апреля Степка Васенцов подловил ее как-то возле раздевалки:

— Ты… Фетисова… Не водись с ним!

— Очень я тебя испугалась, — ответствовала уверенная в себе Юлька.

Степка поморщился, как от боли:

— Да не испугалась… Ты что, не видишь… Не видишь, КАКОЙ он?

В Степкиных глазах стояла самая настоящая, не в книжках вычитанная мольба. Юльке сделалось не по себе.

— Фетисова… Он… Ненормальный какой-то. На фиг он тебе нужен?

Юлька не знала.

Он был жестокий; он забывал о ней на три-четыре дня, смотрел сквозь нее, как сквозь пустое место — и тогда она маялась в одиночестве под злорадными взглядами одноклассников, которые и обидеть ее боялись, и водиться особенно не желали.

Смилостивившись, он таскал ее за собой везде и всюду — в особенности на Плотину, которая тянула его, будто магнитом.

Он мог говорить как угодно и о чем угодно; он высмеивал любимые Юлькины фильмы и потешался над ее литературными пристрастиями; она обижалась до слез — но не умела противоречить.

Он жить не мог без «барбарисок»; Юлька постоянно таскала в портфеле серый конфетный кулек.

Он действовал на нее, как наркотик. Войдя утром в класс и не застав там Ордынца, Юлька маялась и беспокоилась. Когда он не приходил к началу урока, она испытывала почти физическую тоску; когда он, наконец, просил разрешения войти, равнодушно выслушивал положенный выговор и и проходил мимо Юльки к своей последней парте — радость ее была сравнима только с первым прыжком в теплое летнее море.

Когда он говорил, Юльке хотелось закрыть глаза, потому что детская рожица вопиющим образом не вязалась с его манерой выражаться. Она поводилась прогуливать с ним уроки, и о грозящем «уде» в четверти думала отстраненно, как о бесчинствах режима Претории. Иногда Ордынец был настроен благодушно, и тогда Юлька спрашивала.

— Откуда ты знаешь про Плотину? — спросила она однажды.

Плотина лежала перед ними, огромная, жутковатая — как челюсть мертвого великана.

Он поднял белые брови:

— Что я знаю про Плотину?

— Ну, двенадцать сел… Десять церквей… Шесть кладбищ…

— Пять кладбищ.

— А откуда ты знаешь?

— Это не вопрос. Вопрос — откуда ты не знаешь.

— А мне никто не говорил.

— А мне сказали.

— Кто?

— Дядя в спортлото.

Юлька обиделась. Ордынец прекрасно понял, что она обиделась — но не пошевелил и пальцем, чтобы загладить обиду. А чего там — никуда не денется. Переживет.

Юлька посопела уныло — и пережила. Над серой водой кружились мелкие, как семечки, серые чайки.

— Значит, могилы так и остались? На дне?

— Их смыло.

— Как смыло? Вместе с покойниками?

— А что тебе до покойников? Там живые люди тоже были…

— Их выселили. А покойников так просто не выселишь, да?

Ей показалось, что Ордынец усмехается. Она никогда не понимала, когда он усмехается ей, а когда — своим мыслям. Да и жуткое это зрелище — усмешка желтобрюхого варана.

— Покойников не выселишь, — подтвердил он с непонятным удовлетворением. Юльке показалось, что этот малоприятный факт почему-то доставляет ему удовольствие. Ей стало не по себе, она отвернулась.

— Знаешь, что такое капище? — спросил Ордынец за ее спиной.