Слова ее всколыхнули сердце князя, наполнили его силой и уверенностью. Трепетная дрожь и волна тепла прошла по его телу от ног до головы и залила счастьем все естество. Она вся с этого момента принадлежала ему. Уста их надолго слились в поцелуе. Затем он, шепча ей нежные слова, лаская небольшие девичьи груди и бедра под рубахой, скинул ее платок на пол. Она не сопротивлялась. Он не торопился, ибо знал, что наступила их ночь, та, которую он ждал так давно. Развязывая поясок и снимая с нее рубаху, он нежно и страстно целовал ее стройную шею. Затем встал на колени перед ней и долго лобзал ее грудь, доводя этим девушку до исступления. Снял с нее исподнее и мягкие башмачки, целуя ее уже босые маленькие ступни и пальцы ног. Елена с трудом держалась на ногах от напряжения и разливавшегося по всему ее телу томного блаженства. Дланями она почти бессильно опиралась на его плечи. И тогда он подхватил ее на руки и нежно опустил на лавку, крытую периной и светлым льняным покрывалом. Она лежала перед ним вся нагая, доступная и в то же время божественно прекрасная, девственная и чистая.
Александр не помнил, как разделся сам и оказался над ней. Он весь слился и соединился с этой девой, ставшей ему теперь такой родной. Неизведанное им ранее чувство близости с женщиной смутило и поразило его. Он всегда думал и ждал, что это чувство невероятной остроты и силы страсти. Но тогда в первый раз он ощутил удивительное томление, негу, владычество великой, извечной силы естества и природы человека. Безграничная сила материнства и рождения была явлена ему в его возлюбленной. Это покоряло, пленяло все его существо. Потому его движения были осторожны и нежны. Но, становясь мужем, он все же господствовал над ее естеством.
Они не знали, сколько прошло времени. Ласковая, теплая и нежная весенняя ночь в сознании Александра уподоблялась нежной и теплой девичьей коже, отливавшей матовым светом в темноте ночи. Их поцелуи, взаимные ласки и движения казались бесконечными. Лишь ближе к рассвету, когда пропел где-то далеко первый петух, Елена вдруг напряглась всем телом, выгнула стан и застонала. Александр понял, что произошло, и стал шептать ей нежные слова. Вскоре боль утихла, и она пришла в себя. Ласки их продолжались. Теперь Елена отдалась страсти. Ее персты терзали его. Ее тело охватывало и пленяло, и, наконец, он почувствовал, что не может более сдерживать накала страсти, неги и разразился воплем. Волна экстаза, прошла и разливалась по всему его естеству…
Светало. Уже на разные голоса пели петухи. Защебетали птицы в окрестных лесах и рощах. А на широкой лавке в небольшой новой избе на краю сельца всего лишь на полчаса забылись глубоким сном нагие девушка и юноша. Их не могли разбудить ни просыпавшиеся мухи, бившиеся у оконца, затянутого бычьим пузырем, ни щебетавшие птицы, ни кони, почувствовавшие восход и изредка ржавшие у коновязи. Тем временем на сеновале проснулся Ратмир, зевнул, потянулся всем телом, встал на ноги, отряхнул с одежды клоки сена и пошел будить молодого князя.
Глава IV. В Оденпе и под Дерптом
Город Оденпе чем-то напомнил Неле русские пригороды Новгорода[124]
Великого: Русу, Великие Луки, Ладогу некогда виданные ею. Ей уже давно хотелось приехать сюда. Она слышала от купцов, что в Оденпе много русских, бежавших из Новгорода и Пскова от короля Ярослава Новгородского. Странными казались ей и Анхен речи их соплеменников о свирепости русских и жестокости их правителей. Но они предпочитали не вступать в споры и мало что рассказывали окружавшим о десяти годах своей жизни в русском плену. Самой большой радостью для сестер было известие о том, что их отец рыцарь Пауль Ульрих фон Горст жив, здоров и давно разыскивает их. Правда, он был ранен десять лет назад, когда его дочери попали в плен. Но все эти годы он не оставлял надежды на их возвращение, копил деньги для выкупа, узнавал через купцов, где могут находиться пленные, уведенные в Руссию. Купец Иоахим Бор сильно помог ему в этом. Потому фон Горст обещал выдать за его сына свою старшую дочь Анхен.