Орджоникидзе

Грех было бы жаловаться на почту. Она очень аккуратно, без задержки, все доставляла — и в Париж и в Решт. Тем сильнее забеспокоился Ленин, когда с наступлением осени связь оборвалась полностью, сразу. Ильич с недоумением, потом с явной тревогой спрашивал Надежду Константиновну, ведавшую всей перепиской:

— Из Персии так-таки ничего нет? Странно! Что тебе ответили бакинцы?

В первых числах декабря Ленин попросил отправить запрос Шаумяну, пусть сообщит архисрочно, депешей, какие последние известия о Серго он имел.

А виновник треволнений уже находился в других краях. Несколько недель назад Сердар Мухи пожелал благополучного пути своему Муштехиду.

7

Владимир Ильич завел строгий "прижим", как он шутливо определял. Вставал в восемь часов утра. После чая садился на велосипед. Ехал через весь Париж с окраинной улочки Мари-Роз в Национальную библиотеку. В два часа поневоле возвращался — библиотека закрывалась на обеденный перерыв, свято соблюдаемый всей Францией. Так было и в промозглый декабрьский день, когда в двери энергично застучала консьержка. Нрав у нее вообще-то вполне сносный, но сейчас женщина была разгневана тем, что ее оторвали от обеда.

Консьержка потребовала, чтобы Надежда Константиновна немедля последовала за ней.

— Пришел какой-то человек, ни слова не говорит по-французски, должно быть к вам.

"Я спустилась вниз, — рассказывала впоследствии Крупская, — стоит кавказского вида человек и улыбается. Оказался Серго.[24] С тех пор он стал одним из самых близких товарищей".

Для начала Ленин усадил Серго обедать, И тот совсем позабыл, что имеретинские правила хорошего тона разрешают воспользоваться приглашением лишь после того, как оно трижды повторено хозяином дома, Быстро принялся уплетать нехитрую стряпню Надежды Константиновны, всегда печалившейся из-за своих малых кулинарных способностей…

Потом Ильич позвал в "приемную". Она оказалась той же кухней. Только от стола пересели к окну, выходившему в сад.

Этой своей привычке — вести самые задушевные разговоры на кухне Владимир Ильич не изменил до конца жизни. В июле 1919 года Ленин узнал от Надежды Аллилуевой, что в Москву только что вернулся Орджоникидзе, которого уже несколько месяцев считали погибшим на Северном Кавказе, — белогвардейские телеграфные агентства и газеты передавали массу подробностей о пленении и расстреле ненавистного чрезвычайного комиссара Юга. Ильич тут же пригласил Серго к себе домой — в Кремль. Уселся с ним пить чай на кухне. Все совсем как в былые времена на улице Мари-Роз. Стол так же покрыт клеенкой в трещинках и вместо стаканов — чашки, явно не принадлежащие к одному сервизу. И долгая-долгая беседа решительно обо всем!

…За окном был Париж. Запах жареных каштанов и нежно-зеленая трава в декабре.

Серго говорил:

— Владимир Ильич, поверьте, у меня не было никакой возможности известить вас о выезде из Гиляна, тем более о том, что я пробираюсь в Париж. Нельзя было давать еще один лишний шанс нашей российской жандармерии и заграничным агентам политической полиции… Их кто-то очень точно информирует. Это мнение и бакинских работников.

Помолчали.

— Ну-с, продолжайте, — попросил Ленин.

— Со вчерашнего дня я в Париже…

Ильич укоризненно посмотрел на Орджоникидзе. Серго глаз не отвел.

— Еще в Реште решил, к черту всякие условности. Прямо с вокзала помчусь к Ленину. На площади перед Северным вокзалом сел в омнибус, час, нет, наверное два, терпел, покуда это двухэтажное чудище пересечет Большие бульвары, дотащится до парка Монсури. Со всех ног бросаюсь на улицу Бонье, звоню в парадную дверь, стучу молотком в ворота. С большим трудом соседи растолковали мне, что "мадам и месье рюсс адье". Ленин вздохнул:

— "Адье" — пока это сокровенная мечта. Мы прикованы к Парижу. На сколько времени — не знаю… Живется архитоскливо. Когда совсем невмоготу, ругаюсь: "И какой черт понес нас в Париж!"

Серго не сдержал удивления:

— Разве не Париж центр русской политической жизни?

— Центр политической эмиграции, — поправил Ленин. — Да, в годы реакции Париж стал центром эмигрантской жизни. Здесь и бой давать за партию, архисерьезный, архипринципиальный!.. Простите, Серго, я отвлек вас. Деловые разговоры впереди. Куда же вы направились с улицы Бонье, узнав, что мы съехали?

Оказалось, в запасе у Серго был адрес, без интереса взятый в Вене у грузина-эмигранта — Авеню де Гобелен, Мирон. В глубине длинного, шумного, совсем тифлисского двора Серго поднялся по совсем тифлисской винтовой лестнице, толкнул дверь. В помещении, не очень светлом и еще менее уютном, стояли полки с книгами и столы с русскими газетами. На душе сразу стало легче. Нашелся и Мирон — заведующий эмигрантской партийной библиотекой, худощавый, близорукий человек. Сразу подчеркнул, что в книгах он не отказывает и большевикам, но симпатией его они не пользуются.

Все-таки Серго выудил из библиотекаря, что большевики собираются в кафе на Авеню д`Орлеан. Там в зале на втором этаже читают рефераты: Ленин, Луначарский, Коллонтай, "кто-то еще из их компании".

Серго поблагодарил, взялся за дверь. Вдогонку крикнул Мирон: