Орджоникидзе

В последнюю минуту благотворители сбросили бесполезные маски. На предложение открыть двери, впустить сотрудников ЧК англичане ответили пулеметным и ружейным огнем. Пришлось командиру отряда предъявить, точнее — "забросить на двор с помощью обыкновенного булыжника "ультиматум": "Прекратите стрельбу или подвезем пушку, ударим прямой наводкой. На размышление десять минут".

Стрельба затихла, зато из трубы повалил дым. Как бы ответ — управимся с бумагами, тогда и откроем. Это меньше всего устраивало. Англичан энергично поторопили. На кухне, в каминах нашли много лишь слегка обгоревших бумаг и обуглившихся денег. Не сразу догадались, что деньги фальшивые. "Красненькие" и "синенькие" — николаевские десятки и пятирублевки миссия изготовляла в своем подвале. Там нашли клише и другое оборудование для печатания фальшивок.

Роль переводчика при обыске с откровенным удовольствием выполнял "абсолютнейший азиат" Габо Карсанов. Он первым делом по-английски пожелал полковнику Пайку доброго утра и поинтересовался, как его драгоценное здоровье. У главы миссии полезли глаза на лоб.

Серго вознаградил горца по-своему. Посадил сияющего, принаряженного Габо в открытую машину и неторопливо провез по центру Владикавказа. Статный осетин подкручивал усы и любезно раскланивался с многочисленными знакомыми и поклонницами. По бульвару на Александровском проспекте Карсанов и Орджоникидзе прошли пешком, дважды от начала до конца. Затем снова уселись в автомобиль и поехали на радиостанцию в Шалдоне — дальней окраине города. Устойчивой связи с Москвой по-прежнему не было, иногда откликалась Астрахань, принимала особенно важные сообщения для Ленина.

Габо с интересом смотрел, как радист выстукивал ключом шифровку:

"МОСКВА, КРЕМЛЬ, ЛЕНИНУ, ЧИЧЕРИНУ

Владикавказ, 19 октября 1918 года

Обыск английской миссии дал неопровержимые документы о связи с контрреволюцией. Миссия под домашним арестом. Прошу о дальнейшем. Можно выслать только через Тифлис.

Орджоникидзе".

На Тереке входила в свои права солнечная, прозрачная осень. Особенно удался ноябрь. Вместо нудных обложных дождей, туманов, слякоти и дурного настроения простуженных горожан — высокое голубое небо, теплынь и сердца, переполненные радостью, большими надеждами.

Торжественный парад во Владикавказе в честь первой годовщины революции. Серго на золотистом кабардинском скакуне объезжал войска. Пехотный рабочий полк. Китайские и грузинские добровольцы. Казаки. Ингушские, кабардинские и осетинские всадники. Конная артиллерия. Броневики. Настоящая боевая армия. Только еще очень пестро одетая. Старенькие шинели, истрепавшиеся пальто, горские бурки, трофейные немецкие и английские френчи, пиджаки, черкески.

После стодневных боев полная победа в Грозном. Сто дней и сто ночей рушились от артиллерийского огня нефтяные вышки. Город окутывал горький, едкий дым. Липкая жижа текла по улицам, лужами стояла в окопах. Черные пятна въедались в лица и одежду.

— Что с тобой, на кого ты похож? — вскричал Серго, вглядываясь в неузнаваемо изменившееся лицо Асланбека Шерипова.

Молодой командующий чеченской конницей, разделившей с грозненскими рабочими тяжесть обороны и радость победы, заразительно расхохотался. Ничего не говоря, Асланбек подал Орджоникидзе зеркало. Сырая нефть и копоть быстро обработали чрезвычайного комиссара, придали ему вполне грозненский вид.

"Старые промысла в Грозном нами заняты, — делился своей радостью с Лениным Серго. — Приступаем к тушению нефтяных пожаров и к организации добычи нефти.

В связи с победами во Владикавказе были митинги и манифестации. Настроение Красной Армии великолепное. Казаки массами записываются в Красную Армию".

Снят фронт у Прохладной. Терек и Кубань соединили свои силы. У обгорелого железнодорожного моста кавалеристы молодого кубанского казака Григория Мироненко встретились со всадниками такого же молодого и смелого кабардинца Бетала Калмыкова.

— Объединились! Наконец-то вместе! — кричали казаки, горцы, иногородние.

Почти никто из этих ликующих людей не обратил внимания на выстрел, прозвучавший в красном кирпичном доме станичного атамана. Покончил с собой генерал Мистулов, командовавший белоказачьими войсками в районе Прохладной.

Моздок — советский! Под ударами объединенных сил кубанцев и терцев бичераховцы быстро откатывались в степи. Ближние к Моздоку станицы оборонялись нехотя, особенно после того, как узнали, что одну из наступающих колонн ведет многим знакомый, "свой терец" Кочура. "Косоротая лисица" учуяла близкую опасность. Выбрав ночь потемнее, Георгий Бичерахов бежал из своей "столицы" под крылышко старшего брата — в Порт-Петровск.[70]