Я свернула на последнем повороте и оказалась возле дома своего детства. Прошло столько лет, а он ни капли не изменился. Двухэтажный дощатый дом с облупившейся белой краской. Просторное крыльцо было усеяно недоделанными арт-проектами. Лужайка перед домом усыпана вертушками и садовыми фонтанами, которые нуждались в срочном уходе. Одна сторона дома была измазана по меньшей мере тремя разными красками, но дальше этого дело не дошло — что-то другое привлекло внимание мамы. В доме имелись пробитые дятлами отверстия на месте сучков, не могу не отметить, что работали они не прерываясь, туда же время от времени наведывались их друзья, белки. «Очень приятное ощущение», просыпаться от шума в стене.
Но дом есть дом. Я припарковала машину, выгрузила вещи на крыльцо и задумалась, стоит ли стучать во входную дверь дома, в котором я жила с трёхлетнего возраста.
Закрыто.
Поэтому я постучала. Но никто не ответил.
Я промаршировала на задний дворик мимо вывесок, напутствовавших «не париться и просто быть счастливым», и выудила ключ из-под кадки возле двери. Предприняв ещё одну попытку постучать, я сама впустила себя внутрь.
Каждый дом имеет свой собственный запах. Его ощущаешь, когда приходишь в гости к человеку в первый раз. Иногда он приятный, как корица и чистое белье, булочки с пеканом и трубочный табак. Иногда — не очень: запах освежителя воздуха и капусты, карри и клетки хомяка, испорченной пиццы и омертвевшей кожи. (Если вам хоть раз «посчастливилось» побывать на квартире студента, то вы прекрасно знакомы с последним. Как я уже упоминала, у каждого дома свой особенный запах). Этот аромат имеет целую историю. Обычно запах собственного дома не ощущается, только при долгом отсутствии, по возвращению из отпуска можно его ощутить, сделав короткий вдох, или если уезжали на несколько лет.
Один глубокий вдох, и я дома. В воздухе витал аромат молотой овсяной муки, Боракса
— Мам? Ты дома? — позвала я, уже догадываясь о её отсутствии.
Внезапно на меня накатила злость. Я пересекла всю страну, отказалась от собственного бизнеса (ярости плевать на факты) и приехала, чтобы она смогла отправиться в путешествие по миру. А её. Даже. Не оказалось. Дома.
Я захлопнула дверь, запрыгнула в машину и направилась в город. Было утро понедельника. Догадаться о её местонахождении было легко.
Заехав на парковку позади закусочной, я вклинилась в свободное местечко рядом с маминым микроавтобусом 1977-го года. Машина с салоном, декорированная «под дерево», уже стала нашей семейной реликвией, трудно было её не узнать или спутать с какой-либо другой. Плюс ко всему вышесказанному, задний бампер украшала наклейка с изображением Дарвина и потускневший стикер «Голосуйте за Мондейл / Феррейро!»
Я взяла свою сумочку и, протиснувшись через служебную дверь, оказалась в декорациях и действах, виденных мною уже бесчисленное количество раз. А именно: летающие счета, звон колокольчиков, топот ног, хлопающая дверь холодильника всякий раз, как туда заходили и оттуда выходили, звук нарезания овощей, шкворчание сковородок. Полчища официанток, одетых в ретро стиле (у нас тоже имеются собственные Фло), выкрикивали заказы, разносили блюда в розовых и зеленых синтетических платьях, идеально подходивших к обивке мебели. Их движения подчинялись определенному ритму, некоему безумию. Кухню заполнял смех — в основном принадлежавший моей матери.
Моя мама находилась в самом «пекле» этой
— На 16 столик необходимо побыстрее приготовить два жареных яйца с ломтиком бекона и сэндвич с омлетом.
Несмотря на царивший хаос вокруг, наши взгляды встретились, и спустя мгновение меня заключили в крепкие объятия, по силе больше напоминающие объятия квотербека. Я обняла ее в ответ, не сдержав смешок. В основном от того, что из груди выбили весь воздух. Только из-за этого.
— Ты рано, Рокси! Я ждала тебя не раньше полудня или даже вечера. Когда ты приехала?
— Только что — вчера вечером оказалась неподалеку и просто решила больше не останавливаться.
— Я так рада, что ты прочитала мою записку.
— Какую еще записку? — не поняла я, и она отстранилась, чтобы окинуть меня оценивающим взглядом.