Орел девятого легиона

Дни сделались короче, ночи длиннее, и вот настала ночь зимнего солнцестояния. Ночь, как решил Марк, вполне соответствовала мрачной поре года. Неизбежный ветер завывал в лесу Спинайи у подножия старого крепостного вала, порывы его гнали снежную крупу, и она стучала в окна. В зале было тепло, так как, невзирая ни на какие другие причуды дяди Аквилы, пол исправно подогревался снизу, и на углях в жаровне, скорее для уюта, чем для тепла, всегда пылали ветки дикой вишни, отчего всю большую комнату наполнял легкий душистый аромат. Свет от бронзовой лампы, падавший золотым кружком на группу перед очагом, оставлял неосвещенными беленые стены, и в дальнем конце залы сгущалась тень, но перед алтарем домашних богов всегда горел светильник. Марк полулежал на своем обычном ложе, опершись на локоть, дядя Аквила сидел напротив него в большом кресле на скрещенных ножках, а рядом, растянувшись на теплом мозаичном полу, лежал пес Процион.

Дядя Аквила казался громадным. Таково было первое впечатление Марка, и оно не проходило. Суставы у него как бы скреплялись свободно, лысая голова в веснушках и костлявые, но красивые кисти рук казались непомерно большими даже соотносительно с огромным телом. Властность, казалось, облекала его естественно и привычно, как его тога. Даже если сделать скидку на двадцатилетнюю разницу в возрасте между ним и отцом Марка, он совсем не походил на брата. Впрочем, Марк давно перестал уже сравнивать его с кем бы то ни было: он был просто дядя Аквила.

Вечерняя трапеза окончилась, и старый Стефанос, раскинув на столе между Марком и дядей шашечную доску, удалился восвояси. Ярко белели и чернели квадратики слоновой кости и эбенового дерева. Дядя Аквила уже расставил свои шашки, но Марк замешкался, о чем-то задумавшись. Наконец, с легким стуком поставив белую шашку, он сказал:

— Утром заходил Ульпий.

— А-а, наш толстый доктор, — отозвался дядя Аквила. Он протянул было вперед руку, но тут же положил ее обратно на подлокотник. — Ну и что он тебе сообщил? Что-нибудь стоящее?

— Все то же… нужно ждать и ждать. — Марк вдруг не выдержал и засмеялся горьким смехом, чтобы скрыть отчаяние: — Он сказал, что я должен набраться еще немножечко терпения, назвал меня милым юношей и помахал своим толстым надушенным пальцем у меня перед носом. Фу! Он похож на белого жирного червяка, какие водятся под камнями!

— Похож, — согласился дядя Аквила. — И тем не менее придется подождать, ничего не поделаешь.

Марк поднял от доски голову.

— В том-то и штука. Сколько мне еще ждать?

— Хм? — пробурчал дядя Аквила.

— Я здесь уже два месяца, а мы с тобой ни разу не говорили о моем будущем. Я откладывал разговор от одного посещения этой толстопузой пиявки до другого, потому что… потому что я, наверно, не представляю себе жизни без легиона. Я даже не знаю, с чего начинать. — Он с виноватым видом улыбнулся дяде. — Но когда-то нам придется это обсудить.

— Когда-нибудь — да, но еще не теперь. Незачем толковать о будущем раньше, чем ты встанешь на ноги.

— Один Митра знает, когда это произойдет. Неужели ты не понимаешь, я не могу до бесконечности сидеть у тебя на шее.

— Прошу тебя, только не будь таким болваном, — резко произнес дядя Аквила, но глаза его из-под нависших бровей глянули на племянника с неожиданно добрым выражением. — Я небогат, но и не настолько беден, чтобы не прокормить моего родича. Ты мне не мешаешь. Откровенно говоря, я частенько даже забываю о твоем присутствии. К тому же ты вполне пристойно играешь в шашки. Разумеется, ты останешься здесь, если только… — он внезапно подался вперед: — Или тебе хочется домой?

— Домой? — переспросил Марк.

— Да, ты, очевидно, всегда можешь поехать и жить у этой глупой курицы — моей сестры?

— И у так называемого дяди Тулла Лепида? — Марк вздернул голову, черные брови его сошлись на переносице, нос сморщился, будто почуял дурной запах. — Да я лучше буду сидеть на берегу Тибра и просить подаяние у женщин из трущоб, которые приходят за водой!

— Ах, так обстоит дело? — Дядя Аквила кивнул своей огромной головой. — Ну, теперь, когда мы все выяснили, начнем играть?

Он сделал первый ход, Марк сделал ответный, и некоторое время они играли молча. Освещенная комната была раковиной тишины среди нарастающего грохота ветра. В жаровне шипели желтые язычки пламени, сгоревшее полено с шуршанием обвалилось в пещеру на красные угли. То и дело слышался четкий щелчок, когда Марк или дядя переставляли шашку. Но Марк не слышал всех этих мирных звуков, не видел своего противника — он думал о том, о чем старался не думать весь день.