Орел смотрит на солнце (о Сергееве-Ценском)

Вооруженный неопровержимыми цифрами и фактами выступает Сергеев-Ценский в роли беспощадного изобличителя войны. А каких размеров достигло казнокрадство! «…Ревизия обнаружила, что не четыре миллиона, а два миллиарда прикарманили молодцы из артиллерийского ведомства в Петрограде». И кто же именно возглавлял этих «молодцов»? Сам великий князь Сергей Михайлович. Такую сумму «рассовать можно было только в очень большое количество карманов… Между прочим, и в карманчик балерины Кшесинской, которую, как всем известно, содержит сам великий князь».

Были среди офицеров и генералов русской армии и талантливые, честные люди, вроде Брусилова. Но как одна ласточка не может сделать погоды, так и они не могли оказать существенного влияния на ход войны и на состояние армии вообще. Инициатива генерала Брусилова, назначенного на место бездарного генерала Иванова командовать Юго-Западным фронтом, не встречала поддержки ставки, где орудовали интриганы с императрицей во главе, да и самого царя.

Образ генерала-патриота Брусилова дан писателем крупным планом, хотя он и не является главным героем эпопеи. «Можно было по-разному относиться к этому седому высоколобому генералу среднего роста, с простым русским лицом, но никто все-таки не отказывал ему в больших военных способностях». Вышел он из нечиновной и небогатой трудовой семьи, в чине прапорщика участвовал в русско-турецкой войне, окончил академию генерального штаба, где и был затем профессором. Ему, принадлежащему к русской суворовской военной школе, были чужды карьеризм и барство, придворное интриганство и «дипломатия». Он был всегда прям и откровенен. Когда его разумным действиям, как главнокомандующего фронта, начали строить козни разные эверты с царицей во главе, он решительно заявил начальнику штаба ставки:

«— Прошу меня сменить!.. Прошу его величество сменить меня, если мой план ему не угоден!..»

Несмотря на интриги и преднамеренные действия Эверта и К°, стремившихся сорвать наступление генерала Брусилова в Галиции или ослабить его эффективность, прорыв неприятельской обороны был блестяще осуществлен русскими войсками Юго-Западного фронта.

Ценский вывел целую галерею военных, начиная от рядового солдата и кончая генералом. Рядом с Брусиловым — храбрые и умные генерал Гильчевский, офицер Ливенцев. Но они не могли проявить свои способности, так как война эта не была нужна ни отечеству, ни народу. Недаром же главный герой эпопеи прапорщик Ливенцев говорит: «Вопрос только в том, во имя чего мы воюем… Жертвы эти приносятся на алтарь, только какому богу? Поскольку я человек любознательный, то мне хотелось бы узнать это заранее, а не тогда, когда меня укокошат».

Умение немногими, но предельно выразительными штрихами нарисовать портрет, который сразу и надолго запоминается, — эта замечательная черта таланта Ценского оказалась неоценимой в эпопее, где более тысячи действующих лиц. Каждый портрет несет на себе большую идейную нагрузку, решает либо социальную, либо психологическую задачу. Вот образ царя.

«Владыка огромнейшей империи в мире — Николай II изумлял Брусилова и раньше, но особенно изумил теперь тем, что «не имел виду».

Толстый и короткий нос-картошка, длинные рыжие брови над невыразительными свинцовыми глазками; еще более длинные и еще более рыжие толстые усы, которые он совсем по-унтерски утюжил пальцами левой руки; какая-то неопрятного вида, клочковатая, рано начавшая седеть рыжая борода, — все это, при его низком росте и каких-то опустившихся манерах, производило тягостное впечатление».

Равнодушный ко всему на свете, в том числе и к самой жизни, холодный и пустой, этот человек держал в своих руках судьбу великого народа, которого он не понимал, не хотел понимать и презирал с неизменным своим равнодушием. Презирал он в равной степени и омерзительных в лакейской угодливости придворных мосек и тех, кто по его приказу на фронте отдавал «жизнь за царя».

«Царь вел. себя на смотру, как обычно: тупо смотрел на ряды солдат, державших винтовки «на караул», запаздывая поздороваться с ними; тупо смотрел, как они шагали, выворачивая в его сторону глаза и лица, — и только. Ни с малейшим задушевным словом он не обращался к тем, которые должны были проливать кровь и класть свои головы за него прежде, чем за родину: не было у него за душою подобных слов».

Он был верховным главнокомандующим, но в военные дела не вникал и не хотел вникать: ему было все равно — оборона или наступление, успех или поражение. Вот Брусилов излагает в ставке свои план наступления, тщательно обдуманный им и детально разработанный, план, осуществление которого сулило блистательную победу. «Брусилов чувствовал большой подъем, когда говорил это, но когда он посмотрел на царя, прозрачно окутанного табачным дымом, то увидел, что царь зевал. Это был не короткий, прячущийся зевок, а очень длительный, самозабвенный, раздражающий челюсти и вызывающий на глаза слезы».