Орел смотрит на солнце (о Сергееве-Ценском)

Писатель понимал, что он слишком «локализовал» свою тему небольшим периодом в жизни и творчестве поэта. Он показал Лермонтова, сосланного на Кавказ за стихотворение «На смерть поэта». Назревала необходимость писать роман о Лермонтове.

В мае — июне 1925 года Сергей Николаевич написал третью, последнюю часть этого романа — «Поэт и чернь». Повесть «Поэт и поэтесса» органически стала второй частью романа. Одновременно он написал пьесу «Поэт и чернь», которую послал на отзыв Максиму Горькому в 1927 году. Прочитав ее, Горький писал Ценскому:

«Пьеса показалась мне слишком «бытовой». Лермонтов засорен, запылен в ней, и явление «Демона» недостаточно освещает его. А впрочем, я плохо понимаю пьесы, хотя и писал их…!» А несколькими строками ниже, будто передумав, Алексей Максимович добавил: «Пьеса все-таки очень хорошая. Очень печальная… Пьесу необходимо поставить. Что сделано Вами для этого? Не могу ли я тут чем-нибудь помочь?»

7 апреля 1927 года Сергей Николаевич послал ответ Горькому, в котором попытался объяснись свои позиции в трактовке образа Лермонтова. «Вы пишете о «бытовизме», — запылившем Лермонтова в моей пьесе. Признаться, я хотел по мере сил и возможности восстановить Лермонтова как человека (подчеркнуто Ценским. — И. Ш.), а не дать только театральный персонаж на котурнах. Я изучил по возможности все, что осталось от Лермонтова и о Лермонтове».

В следующем письме к Ценскому Горький возвращается к пьесе «Поэт и чернь»: «Разве из того, что я сказал о Вашем Лермонтове, можно понять, что я его считаю «серым»? Читая пьесу, я этого не чувствовал, он достаточно ярок на фоне резко очерченных Вами фигур, его окружающих. Но мне кажется, что человек, который написал «Мцыри» и «Ночевала тучка золотая», был острее, непримиримей».

Сергей Николаевич прислушался к замечанию великого друга. Эту остроту и непримиримость он постарался усилить в романе, особенно в его первой части — «Поэт и поэт». Действие романа «Лермонтов» (в первых изданиях назывался «Мишель Лермонтов») Ценский начинает 1837 годом — годом гибели Пушкина — и заканчивает гибелью самого Лермонтова.

Над гением русской литературы А. С. Пушкиным собираются черные тучи; стремительно развивается драма. Кинокадрами сменяются в романе картины, длинной вереницей проходят люди. Слышны их голоса, речи. Из пышных тирад, из жеманных фраз и едких ироний возникают образы и характеры.

Вечер у графини Разумовской. Собрался «свет». Сановники, офицеры, генералы. Там же Вяземский и Лермонтов. Михаил Юрьевич ждет Пушкина, с которым его обещал познакомить Краевский. Говорят о литературе, политике, банковских делах. И, конечно, о Пушкине. Вот появляется и сам Александр Сергеевич. «И Лермонтов, впиваясь глазами в это безмерно дорогое, дороже всех лиц земных усталое, бледное, осунутое лицо, делает уже два шага ему навстречу, когда поднимается Даршиак (французский дипломат. — И. Ш.) и говорит:

— Наконец-то и вы, г. Пушкин!.. Я вас ищу всюду!

— Напротив, напротив, г. виконт!., это я вас ищу всюду, — оживленно отвечает Пушкин, сверкнув яркой белизною зубов, и добавляет: — Пойдемте же в зал, нам лучше на ходу говорить о нашем деле!»

Лермонтов в первый и в последний раз видел живого Пушкина. Знакомство не состоялось. Михаил Юрьевич не знал, что на его учителя наведен пистолет наемного убийцы.

И вот Лермонтов стоит у гроба, уже создавший гениальное стихотворение «На смерть поэта» и заявивший России, что на смену одному певцу пришел другой, с такой же пламенной душой, с таким же огромным талантом, пришел, чтобы продолжить великое и святое дело Пушкина.

Ценский влюблен в своих героев, и эту священную любовь стремится передать молодому советскому читателю, как бы говоря ему: Пушкин и Лермонтов не дворянские, а народные поэты. Словами доктора Арендта, на глазах которого умирал Пушкин, писатель говорит: «Ведь умирал кто?.. Единственный из единственных, — Пушкин! Сколько генералов видел я в безнадежности?.. Но генерал, позвольте мне эту маленькую вольность, г. корнет! — Генерал, это — только полковник, произведенный в следующий чин!.. Это делается, — ясно и просто, — по указу его императорского величества: умер генерал, — да здравствует генерал!.. Но даже и самодержавнейший из монархов не может из графа Хвостова, например, который сам по себе почтеннейший человек, конечно, но имеет слабость то-оже писать стихи и раздавать их своим знакомым и даже… станционным смотрителям, если он куда-нибудь едет, — не мо-ожет сделать из него Пушкина!.. Ну-ка, по указу его величества: был ты Хвостов, — стань Пушкин!.. О-он не станет, нет!.. Он не станет!..»

Весь роман сверкает остроумием, полон живых мыслей. В нем — воздух той эпохи, атмосфера, окружавшая великих поэтов. Богатый исторический материал переплавлен в художественные образы й картины. Потому роман надолго входит в вашу память, волнует вас.