Орелинская сага. Книга вторая

Сейчас они, наверное, спешат к своим Иглонам, чтобы пожаловаться, но те не так глупы и не затеют серьезного конфликта. Скорей всего, просто прекратят всякие отношения после того, как пожелают расследовать все обстоятельства смерти своего орелина.

Против этого Торлиф не возражал. Пожалуйста, сколько угодно! Он ни минуты не сомневался в том, что Великий Иглон рассудит так же, как и он сам и признает смерть результатом несчастного случая. А потом жизнь вернется в привычную колею. И самое приятное во всем этом то, что он, Торлиф, здесь совершенно не при чем! Никто из поселян, как бы ни обернулось дело, не сможет упрекнуть его в развязывании ссоры, никто не ткнет пальцем и не скажет: «это он первый начал». Нет! Торлиф – умница! Торлиф ни разу не повысил голоса, говоря с Летающими, зато был прям и честен, и отстаивал достоинство свое и своих сородичей. Даже теперь, когда распаляя самих себя и заводя друг друга, поселяне все злее и злее обсуждали тех, кого еще утром привечали, как лучших друзей, он только молча слушает, не раздувая еще больше уже бушующий пожар.

Но один неприятный момент все же был. Так, незначительное темное пятнышко, которое следовало, однако, прояснить. Тот кричащий орелин упомянул, что на заднем дворе Стариковой гнездовины спрятаны обломки Генульфовой пещеры. Самому Торлифу до них дела не было – он все равно не умел читать. Но тот факт, что Старик, вечно уверяющий всех, что от пещеры ничего не осталось, тем не менее, прячет у себя её обломки, настораживал. В другое время старейшина и на это не стал бы обращать внимания, но, если орели со Сверкающей Вершины затеют расследование, он должен быть уверен, что с этой стороны никакого подвоха не будет.

Зная, что Старик днем обычно спит, Торлиф бесшумно подошел ко входу в гнездовину и заглянул внутрь. Странное дело, там никого не было! Куда же он мог подеваться? Может быть, пошел на задний двор перепрятывать то, что не должно было быть найдено?

Старейшина прислушался. Так и есть! На заднем дворе кто-то возился. Ох уж эти тайны, тайны!… Неодобрительно покачивая головой, Торлиф обогнул гнездовину и там замер, как вкопанный.

Несколько Летающих орелей, из числа тех, что утром затеяли ссору, а потом гордо удалились домой, вытаскивали из земли камни разного размера, обтряхивали их и что-то там читали, причем так увлеченно, что не замечали ничего вокруг!

У Торлифа потемнело в глазах. Так эти безупречные гордецы еще и воры! Он набрал в грудь побольше воздуха и что есть силы заорал:

– Сюда! Сюда! Жители Гнездовища, сюда! Тут воруют!…

Летающие в страхе подскочили и, схватив несколько камней, хотели, было улететь, но Торлиф в два прыжка настиг того, что был к нему ближе других и вцепился ему в руку.

– Нет, не улетите! Сначала вы объясните нам, что здесь делали!

Молодой орелин отчаянно вырывался. Другие, не успев улететь далеко, вернулись за своим товарищем, но тут через ограду перескочили несколько поселян, привлеченные криками, и кинулись на помощь старейшине.

Завязалась потасовка.

Никогда не дравшиеся орели, неумело толкали друг друга, пока несколько ощутимых и болезненных ударов не разозлили их настолько, что руки сами собой сжались в кулаки. Теперь это была уже не потасовка, а настоящая драка! Преимущество Летающих, которые могли в пылу схватки взмывать в воздух и оттуда наносить неожиданные точные удары, скоро сошло на нет из-за все прибывающих к месту побоища поселян. Уже появилась первая кровь, вытекающая из чьего-то разбитого носа, уже первые поверженные отползали в стороны, держась за подбитый глаз или тряся рукой, угодившей со всего маха в каменную стену гнездовины. Уже пыль, поднятая дерущимися, укрыла их полупрозрачным серым облаком, и только злобное рычание да глухие удары слышались перепуганным зрителям, сбежавшимся к ограде, когда чья-то тень перемахнула с улицы во двор и ринулась в самую гущу сражения. А через мгновение страшный крик взлетел над Гнездовищем, и все разом стихло.

Боясь пошевелиться и затаив дыхание, смотрели поселяне, наблюдавшие за дракой, на оседающее пыльное облако. Страшная картина открылась их взорам! У ног расступившихся орелей лежал тот самый юноша, который утром обвинял их в убийстве своего брата. А прямо над ним замер бледный до синевы Кантальф. Его рука все еще сжимала сверкающий клинок. Тот самый, который когда-то бескрылые из Долины подарили на свадьбу Усхольфы – одной из дочерей их прародителя. Тот самый, который Тевальд выпрашивал у Торлифа, чтобы украсить свой дом, в котором подрастал Нафин, и Метафта была еще веселой и полной жизни орелиной! Тот самый, который пронзил сердце Лоренхольда, наполненное болью по погибшему брату и навсегда соединил его с ним.

– Что это? Что это? – бормотал Кантальф, перебегая глазами с одного лица на другое. – Я же хотел его только оттолкнуть! Я не знал, что так получится! Он что?… Он разве умер?… Я не хотел! Я, правда, не хотел!…

Выронив клинок, он бросился бежать, расталкивая толпу у ограды, и скоро пропал из вида. Остальные стояли молча, не веря своим глазам, и потрясенно смотрели на мертвое тело.