– А теперь вспомни, Нафин, как сам ты смог в одиночку отшвырнуть все наши вещи, да еще с привязанными бочонками, так далеко от корабля, что мы их еле нашли. А потом, играючи, вытащить из воды совершенно промокших Углета с Хамой и дотащить их до скалы. Мы тоже вытаскивали людей и знаем, насколько это тяжело. Если бы не Одинг я бы и с тобой нипочем не справился. Разве это не доказывает, что Пояс наделил тебя физической силой?
– Ну, наделил…
– Верно! А еще это доказывает, что никакого бессмертия он тебе не дал и обязательно накажет за то, что ты им воспользовался!
– Нет, не накажет, – неожиданно раздалось возле них по-иссорийски.
Это Углет, который до сих пор лишь внимательно слушал Одинга, переводившего ему все, что говорилось, вдруг встал и подошел к Табхаиру.
– Мне кажется тут все дело в том, что Нафин ни о чем не успел подумать. Вернее, он подумал, но цель его была столь ничтожна, что Пояс этот, … не знаю, можно ли так сказать, растерялся что ли. Корыстной такую цель не назовешь, а тайные желания Нафина скорей всего затмил испуг. Потом было крушение, а потом он заботился только о том, чтобы вытащить из воды людей и, в конце концов, потерял сознание. Может быть, если бы Пояс был на нем до сих пор, мы бы сейчас видели перед собой другого Нафина, но Пояс был вовремя снят, потому ничего и не произошло.
– Верно! – воскликнул Нафин, которому после слов Табхаира на мгновение стало нехорошо. – Углет прав! Я действовал неосознанно, и Пояс надел безо всяких задних мыслей! Так что можешь больше не дуться, Табхаир, ничего страшного ни со мной, ни с вами уже не случится!
Старец неопределенно пожал плечами.
– Что ж, может и так. В конце концов и абхаинский военачальник, и тот воришка, про которого я рассказывал, надевали Пояс не скрывая ни своей злобы, ни своей корысти. Но не забывай, что несчастный северянин надел его ради спасения своей дочери, и все равно поплатился за это.
– А еще неизвестно ради чего он его надел на самом деле, – подал голос Одинг. – За дочь нужно было бороться, когда она еще была жива, и не давать Суламе закапывать её в могилу заживо. Может быть, он Пояс надел больше из-за того, что хотел загладить свое малодушие? Вот за это и поплатился.
Табхаир поджал губы и отвернулся.
– Ладно, – буркнул он, спустя некоторое время, – будь по-вашему. Уговорили. Обошлось, так обошлось. – Он протянул Нафину руку. – Не перестаю удивляться твоему везению. Если все у нас завершится благополучно, можешь этим хвалиться без ложной скромности – ты первый, кто смог надеть Пояс Силы без последствий.
– Боюсь, на Сверкающей Вершине не найдется никого, кто это оценит, – вздохнул Нафин, пожимая протянутую руку.
Но тут со стороны дерева, под которым сидели люди, послышался протяжный стон, а затем сдавленный крик. Орели повернулись туда и увидели, что один из спасенных медленно заваливается на бок, а другой, видимо совсем обессилев, никак не может его удержать.
Нафин первым кинулся на помощь.
В падающем человеке он сразу признал капитана их судна, а в другом – его помощника. Капитан был без сознания, и помощник с рыданием склонился над ним.
– Что случилось? – спросил юноша, поднимая упавшего под плечи. – Он ранен или это от голода?
– От жажды, – еле выдавил из себя помощник.
– Принесите воды! – крикнул Нафин старцам и спросил, хлопая капитана по щекам: – Вам же предлагали и еду, и воду, почему отказались?
Подбежавший Одинг протянул Нафину сосуд с водой и, пожимая плечами, ответил за помощника:
– Сам не знаю, чего они нас так боятся! Табхаир, конечно же, обвиняет во всем меня и говорит, что мне не следовало вот так сразу заявлять пришедшим в себя людям, что теперь о них позаботится Углет… Ладно, ладно, – поморщился он, увидев, что Нафин смеется, – теперь-то я, конечно, понимаю, что для них мой брат всего лишь Иссорийский Страх, ну а тогда я что должен был говорить?! Табхаир улетел спасать тебя, я собирался лететь ему помогать, оставались только Углет и Хама. Но не виноват же я, что первым делом вспомнил про брата, а не про какого-то чужого кавестиора!… Да и не в Углете, как выяснилось, было дело. Весь прошедший день и я, и Табхаир подходили к ним, предлагали еду, питье, а они все равно боялись. И ведь не говорят ничего! Только мычат и трясутся!
Нафин вопросительно взглянул на помощника.
– Почему?
Тот помедлил, жадно отпил из сосуда и, опустив глаза, ответил:
– Этот ваш коротышка сказал, что вы боги. Вон тот – абхаинский Табхаир, который испепелит нас, если мы не вернем Венец, которым коротышка расплатился, а это – радоргский Одинг, и он изрубит нас на куски, если вздумаем жаловаться…
Одинг захохотал, а Нафину почему-то показалось, что помощник капитана сказал совсем не про то, что их действительно испугало.
– Нет, ну каков пройдоха! – хохоча хлопал себя по бокам конунг. – И драгоценность себе вернул, и рты им позатыкал! Но ничего, пусть только вернется, я с ним поговорю.
Он посмотрел в ту сторону, куда, видимо, ушел Хама, и вдруг расплылся в довольной улыбке.
– А-а, вот и он! Очень кстати…