Оренбургский пуховый платок

Дом светлый, просторный, от потолка и пола пахнет сухим деревом. Справа в горнице стоит кровать с высокими ромбами подушек, слева — шифоньер, зеркало, этажерка с книгами, диван, на стенах — нарядные ковры. На тумбочке блестит лаком новый баян.

Перед окнами во дворе стоит под чехлом «Москвич» — личный транспорт чабана. Кстати, все старшие чабаны совхоза ныне обзавелись легковыми машинами. Почти в каждом жилище электричество, телефон, газ.

Сидим на ковре, пьем освежающий шалап, приготовленный из кислого молока. Затем в большой чашке подается бешбармак, который мастерски приготовила Тарбия, жена Габдрашида. Напротив меня сидит отец Тарбии — маленький, седобородый, весь как бы высушенный солнцем и ветрами, 75-летний Тажбай Китибаевич Альмугамбетов, старейший козовод области.

У Халниязовых пятеро детей. Сыновья Анчан и Бахиткалей живут в интернате на центральной усадьбе совхоза и учатся в средней школе, дочь Навира — в районном сельхозтехникуме.

— А чабанами сыновья быть не желают? — осторожно спрашиваю я Халниязова.

— В каникулы помогают мне. Особенно Анчан. Любит животных, — отвечает Габдрашид и, подумав, продолжает: — Шофером, бухгалтером, трактористом стать маленько легче: кончил курсы, сдал на права и айда работай. А чабана растить, учить долго надо. Да и книжек таких нету… Я вот у Тажбая многому научился.

— Габдрашид Жаумбаевич, вот вы целый день в горах, наедине с отарой, вдали от людей… Не надоедает вам, не скучаете? — спрашиваю его.

— Жизнь человеку разве надоест? — подумав, говорит Габдрашид. — Моя жизнь — это моя работа… Сперва я тоже не понимал. Молодой был, дурачок был. В город из совхоза уехал. В цехе стою, а сам степь, цветы вижу. Спать лягу — опять степь, отец, отара в глазах. Приехал на побывку зимой. А тут такой буран поднялся! Темно стало. В кошарах козы без питья и еды. Ни клочка сена возле кошар, а к дальним скирдам не пробиться. Тогда чабаны Жемухан Бурашев и Колдыгора Альмугамбетов вспомнили об Атаманской долине. Там с осени оставалось немного сена. В снегу по пояс шли, в плащ, охапку сена заворачивали и назад, к кошарам. Глянул я на них, стыд ожег. Такой молодой, а в стороне сижу. Стал помогать им. Спасли мы тогда отары… Потом директор меня позвал. Сухореченская стоянка, говорит, сиротой осталась. Бросил чабанство Биктунбай Унсаров, в город ушел. Хотим тебе, Габдрашид, отару доверить. Попробую, говорю. Так чабаном стал…

— Надоело мне иль нет, спрашиваете? — помолчав, задумчиво продолжает Габдрашид. — Об этом у меня и с сыновьями бывает разговор. Я их арканом не тащу к отарам. По душам говорю. Поймут — хорошо, рядом со мной встанут, не поймут — в другом деле себя покажут. Они у меня трудолюбивые, но по молодости горячи, как козлята. У одного машины на уме, другой в Арктику хотел бы… Геройства ищут.

— Да, да. — Тажбай кивает. — Сам Габдрашид такой был. В город бежал. Ум пришел — вернулся. Зачем геройство далеко искать? Делай его тут, в родной степи… С волками дрался, корсаки кусали, в полынье тонул — для отары чабан чего жалел?

— Это он о себе, — теплым голосом поясняет Габдрашид. — На пенсии Тажбай, а всегда помочь нам готов. И делом, и словом. Придет и скажет: «Завтра отару не гони далеко». Почему, спросишь, ведь погода хорошая. А он: «Ласточка то вверх, то вниз шныряла — дождь будет». А зимой взглянет на небо и зовет меня: «Габдрашид, кольцо вокруг луны. Буран, большой буран идет». Или дает совет: паси отару против ветра, а при непогоде гони по ветру…

Чабан один на один с природой, делит со своими подопечными все невзгоды и лишения. Круглый год он под открытым небом. Всегда рядом с отарой, весь в заботах о ней. И по тому, как отара слушается пастуха, можно оценить его мастерство.

Габдрашид, как я заметил, не суетится, не бегает, не кричит на животных. Чабанское искусство его проявляется не в умении вовремя дать козам нужную команду, припугнуть их герлыгой или собакой, а в точном, загодя продуманном расчете ритма и участка пастьбы, конкретных возможностей кормящей площади и направления движения отары. Зная это, Габдрашид обычно безошибочно предсказывает, сколько отара пробудет на том или ином участке и куда она пойдет потом, увлекаемая желанием иметь свежий подножный корм.

Пастухи — вечные странники. Пожалуй, никто из людей любой другой профессии за свою жизнь не «накручивает» собственными ногами столько километров, сколько чабан. Некоторые ученые сейчас все больше задумываются над тем, как сократить чабану этот километраж, время присутствия у отары и тем самым облегчить его условия труда и быт.