Оренбургский владыка

— Долой власть казачьего полковника Дутова! — азартно орал он, носясь на пролетке по улицам Оренбурга, только жесткая пыль, смешанная с ранним ноябрьским снегом, взметывалась столбами, да собаки, видя красноглазого возбужденного Цвиллинга, трусливо поджимали хвосты и при появлении грохочущей, словно броневик, пролетки, поспешно кидались в подворотни. — Да здравствует свобода! — Цвиллинг вскидывался с поднятыми кулаками в воздух, застывая в этой позе на миг, с треском опускался на сиденье, а потом снова потрясал кулаками.

Казалось, что он одновременно выступает везде — в Главных железнодорожных мастерских и в паровой салотопке, на медеплавильной фабрике и перед кыргызами, не успевшими продать свой скот на Меновом рынке, перед казаками запасного полка в депо… Промышленных предприятий в Оренбурге было более ста, и Цвиллинг за какие-то четыре дня умудрился побывать едва ли не на всех. И везде кричал:

— Долой казачьего полковника Дутова!

Дутову, естественно, регулярно доносили о выступлениях столичного крикуна, в ответ он лишь усмехался и произносил презрительно:

— Не казачьего полковника, а полковника Генерального штаба, он даже в этих вещах не разбирается, — потом делал взмах рукой — пустое, мол, и добавлял: — Холерик! А холерикам закон не писан!

Однако Дутов хорошо понимал, — голова у него уже звенела от тревожных мыслей, — надо действовать. Иначе Цвиллинг опередит его, и новоиспеченного атамана вздернут вверх ногами на каком-нибудь тополе.

Через некоторое время Дутова пригласили в Совет рабочих и солдатских депутатов. Разговор начался на повышенных тонах. Хорошо, что в Совете не оказалось Цвиллинга, иначе дело дошло бы до стрельбы.

— Вы, господин хороший, телеграмму товарищу Ленину отсылали? — спросил у Дутова казак с большим красным бантом на шинели и дергающимся нервным лицом.

В день приезда в Оренбург Дутову на стол положили телеграмму, присланную из Питера самим Лениным, — вождь пролетариата требовал от атамана Дутова, чтобы тот признал советскую власть. Ответ ему Дутов дал отрицательный.

— Отсылал, — спокойно произнес Дутов.

— Содержание телеграммы помните, господин хороший? — спросил казак.

Дутов равнодушно, не замечая холодного тона казака, покачал головой:

— Не помню.

— Я могу напомнить, — сказал казак. — Вы написали, что власть новая — захватническая, казаками никогда не будет признана и что с большевиками вы будете бороться до конца… Так?

— Примерно так.

— Не примерно, а совершенно точно, — заявил казак.

— И что же вы от меня хотите? — спокойно спросил Дутов.

— Чтобы вы отказались от старой телеграммы и послали Владимиру Ильичу новую, в которой признали бы власть большевиков.

— Нет! — произнес твердо Дутов, отсекая все пути назад.

— Почему, господин хороший?

— Это не мое личное решение, а — войскового круга.

Казак бряцнул крестами, неожиданно сделавшись задумчивым, помял пальцами горло: к решениям войскового круга он относился с уважением… Разговор тот закончился совершенно неожиданно — Оренбургский Совет рабочих и солдатских депутатов поддержал Дутова.

Это решение очень не понравилось Цвиллингу. Он сменил пролетку на автомобиль и начал носиться по Оренбургу с удвоенной скоростью, выступая на митингах перед солдатами, не раз бывал бит, замазывал синяки мукой и вновь кидался на трибуну. Голос он себе сорвал, по утрам пил сырые куриные яйца, восстанавливал связки и опять прыгал в автомобиль. Работа его приносила плоды: противостояние в Оренбурге накалилось до такой степени, что вот-вот должны были затрещать выстрелы.

Цвиллингу очень не нравился Совет рабочих и солдатских депутатов, который поддержал Дутова, и он решил членов Совета заменить. Нанося упреждающий удар, Дутов арестовал всех большевиков в Оренбурге и выслал их в глухие станицы — Нежинскую и Верхне-Озерную. Но тем не менее седьмого ноября Совет был переизбран, девяносто процентов нового состава попали в руки РСДРП(б).

Протестуя против ареста своих товарищей-большевиков, девятого ноября начали забастовку путейцы — рабочие депо и главных железнодорожных мастерских. Через двое суток в Оренбург на паровозе, — совершенно по-ленински, — в помощь охрипшему Цвиллингу прибыл чрезвычайный комиссар Оренбургской губернии и Тургайской области Кобозев [26]. В Петрограде ему поручили возглавить борьбу с Дутовым — оренбургский атаман становился все более приметной фигурой в России.

Сил у Дутова было немного — на его стороне находились два конных полка, две батареи, юнкера местного казачьего училища и школа прапорщиков. При этом гарнизон, поверивший речам Цвиллинга и готовый в любую минуту разбежаться по хуторам и станицам, к теплым печкам, насчитывал тридцать две тысячи человек.