Оренбургский владыка

— А вот этого они не хотят? — Дутов привычно сложил пальцы в кукиш, жестом этим пользуясь в последнее время чересчур часто.

В Оренбург пришла зима, в воздухе кружились крупные медленные снежинки, тихо падая на землю. Всякая зима, всякий снег — особенно первый — рождали в Дутове ощущение тоски. Не любил он эту пору, а потому закашлялся, помял пальцами горло, отвернулся от окна.

— Тогда они, Александр Ильич, не дадут нам ни одного патрона, ни одного снаряда, — сказал Акулинин, — и вообще сделают вид, что не знают нас. Это такие люди…

— Не дадут снарядов они — добудем сами у красных, — прервал Акулинина атаман, — не пропадем. Главная наш задача — удержать фронт по Волге, не пустить туда безбожников, — Дутов с недовольным видом прошелся по вагону. — Неплохо бы создать единую линию с астраханцами и каспийцами — в частности, с полковником Бичераховым [47], который держит берег Каспийского моря. Следом — продолжить движение на Ташкент. Ташкент должен быть нашим.

Выполнить эти планы Дутову не удалось. Двадцать девятого октября он сдал Бузулук, а через две недели красные повели наступление на Оренбург. Заснеженная, покрытая прочной, как железо, коркой льда зимняя степь сделалась бруснично-алой от крови.

В стане красных, конечно, тоже были интриги: Троцкий не мог терпеть Сталина и Фрунзе. Муравьев арестовал и посадил в тюрьму Тухачевского [48]; Свердлов за плошку золота готов был лишить любого командарма наград и подарить их дворнику дома, в котором проживал; ордена Красного Знамени начали входить в моду, и Бела Кун [49] с завистью поглядывал на Блюхера, выпекая для него козни, как блины. В общем, интриговали все, но по части подковерной грызни здорово уступали белым. Те тут могли дать фору кому угодно, а уж неискушенным в светских развлечениях красным — тем более.

По части же интриг политических деятелям белого движения вообще не было равных. Им можно посвящать учебники и учить по ним целые поколения мошенников. Вспомним хотя бы сиятельного штабиста генерала Лебедева [50], блистательно провалившего все, даже самые толковые операции Колчака [51], но несмотря ни на что, адмирал не прогнал его. Лебедев, как все бездари, бесследно канул в лету, а его промахи стали, увы, промахами адмирала.

Адмирал Колчак, которого заставили заниматься несвойственным ему делом, пришел к власти восемнадцатого ноября 1918 года, став и Верховным правителем России и главнокомандующим всеми вооруженными силами одновременно. К сладкому пирогу власти не замедлили подтянуться сильные мира сего, забряцали вилками, ножами — кто чем…

Через пять дней после утверждения адмирала на высоком посту атаман Семенов разослал по всей Сибири телеграммы, в которых настаивал, чтобы Верховным правителем был назначен, не Колчак, а кто-нибудь другой, кто лучше знает армейские «сухопутные» реалии — например, Деникин, Дутов или управляющий Китайско-Восточной железной дорогой генерал-лейтенант Хорват.

Дутов в связи с таким запоздалым демаршем коллеги попал в щекотливое положение. Он уже на второй день после прихода Колчака к власти признал нового Верховного правителя России. Отступать назад было поздно. Обдумав все основательно, Дутов направил первого декабря письмо атаману Семенову, в котором просил забайкальского «владыку» признать Колчака.

Против самого Дутова в Оренбурге также выступили недоброжелатели, новые претенденты на власть. Созрел и налился дрянью заговор-нарыв; если бы он лопнул, то заснеженные улицы Оренбурга точно залило бы кровью. Кто же на этот раз решился оспорить власть атамана? Эсер Чайкин, командир башкиро-казахского корпуса Валидов и эсер командующий Актюбинской группой Махин. В числе выступавших против Дутова оказались казахский лидер Чокаев и старый знакомый — атаман Первого военного округа Оренбургского казачьего войска полковник Каргин, которого Дутов продолжал терпеть до сих пор, не снимая с поста… Были и другие, калибром помельче, на которых атаман решил не обращать внимания.

Самым опасным из недоброжелателей был Валидов [52]. Дутова он ненавидел яростно, кажется, даже во сне видел, как дотягивается пальцами до глотки атамана и давит, давит, давит. Колчака Валидов ненавидел еще больше, а уж после того, как Верховный правитель издал приказ о роспуске казахского и башкирского правительств, а также о ликвидации корпуса, которым командовал Валидов, башкирский лидер не переставал скрипеть зубами.

Его старый друг эсер-экстремист Чайкин, находившийся в это время в Туркестане, — услышав, что Валидов лишился всех своих постов и чинов, немедленно примчался к другу.

— Без дела ты никогда не останешься, — уверил его Чайкин, — такие люди, как ты, никогда не пропадают.

— Как бы сковырнуть Колчака с его насиженного места, э?

— Прежде чем сковырнуть Колчака, надо сковырнуть Дутова. По моим сведениям Дутов первым из казачьих атаманов присягнул Колчаку на верность.

— Надо действовать одновременно и против Колчака, и против Дутова. Только так можно их одолеть.