Сперва он меня не замечал. Отвлекаясь от своей полоски, косился на портфель, и глаза его вспыхивали, как у охотника, оглядывающего до верху набитый
А потом я увидел: старик ко мне приглядывается, но как-то недоверчиво, словно и во мне было что-то притягивающее и в то же время отталкивающее.
Он сам заговорил со мной. Но сначала вынул из кармана неопрятный платок и обтер рот, попутно захватывая бородавку:
— Надеюсь, я не ошибся, предположив в вас умного и начитанного юношу?
Его голос показался мне неприятным: будто слегка надтреснутый, как кофейная чашка, которую он нес ко рту, но замер на полдороге. А еще это слово:
Если я и кивнул, то, скорее, от растерянности.
— Значит, — он продолжил, — вы должны были задаться вопросом: почему гибнут цивилизации? — тут он снова полез в карман за платком.
Честно сказать, я не понял, с чего он завел про эти цивилизации. У меня, вообще, сложилось впечатление, что старик — городской сумасшедший. Он и выглядел соответственно.
— Дух, — он воздел крючковатый палец. — Только он способен обеспечить величие, но никогда, я подчеркиваю, никогда оно не длится вечно. Проходит время — в лучшем случае несколько столетий, — и соцветие превращается в сморщенную гроздь… — тут он откашлялся и сделал здоровенный глоток. — Города, некогда великие, занимают варвары. Но их сил хватает только на то, чтобы разрушить камни. Духовные знания им неподвластны. Вы, вероятно, спросите почему? — чокнутый старик потеребил бородавку, нависшую над верхней губой картофельным клубнем. — А я вам отвечу: миф. Вот универсальный способ передачи сокровенных знаний.
Из вежливости я кивнул.
— Никогда, — его тон стал торжественным, — духовные поиски не начинаются на пустом месте, — тут он заговорил про какие-то
Тут он заговорил о каких-то близнецах, которые появились еще в Месопотамии и постепенно добрались до Библии. Здесь я отвлекся, потому что представил себе этих древних близнецов, которые карабкаются по трубе. Эта картинка показалась мне ужасно смешной, я даже поднес руку ко рту, на всякий случай, чтобы старик не заметил, если я вдруг хихикну. Но он смотрел куда-то в сторону. Во всяком случае, не на меня.
— Надеюсь, вы понимаете, — он сжал кулак, будто спрятал от меня что-то важное, — мифы не остаются неизменными, но именно они и только они объединяют человечество: мы рождаемся и умираем в разные исторические эпохи, однако в духовном смысле движемся одной дорогой. Точнее, стоим у одного окна. В древности оно было совсем пыльным, но каждая следующая цивилизация накапливала новые духовные знания и в этом смысле его немного промывала…
Тут мне захотелось спросить: а что будет в конце? Станет окно прозрачным или немножко пыли все-таки останется? Но я не решился. Подумал: вдруг этот чокнутый старик разозлится. А еще я хотел спросить: что там, за этим окном?
Но он словно бы прочел мои мысли:
— За этим окном стоят ответы на три главных вопроса, на которых зиждется каждая цивилизация: Жизнь и Смерть, Любовь и Ненависть, Добро и Зло, — тут старик обернулся, будто все эти вопросы стояли за окном кондитерской, прямо на тротуаре Среднего проспекта. Я тоже обернулся и, конечно, ничего не увидел, разве что старушку, допивавшую свой кофе. — Кстати, — он обвел меня испытующим взглядом, — вам никогда не приходило в голову задаться еще одним вопросом: кто такие
Про волхвов я кое-что слышал: мудрецы, которые шли с Востока, сверяя свой путь по Звезде. Явились, чтобы поклониться младенцу Иисусу. Но я не стал ему отвечать, потому что к этому моменту окончательно уверился: старик