Орест и сын

Завершив очередную лекцию, Матвей Платонович вышел на набережную. Он миновал дом Лаваля, где Карамзин впервые читал вслух отрывки из своей «Истории», и остановился у поребрика. На этом месте перехода не было, но не делать же лишний крюк. Матвей Платонович стоял, пережидая поток машин. Наконец, опасливо спустив ногу, словно пробовал воду, двинулся вперед и почти добрался до противоположного берега, когда серая «Волга», скользнувшая за спиной акульей тенью, взревела, напугав до смерти. В голове отдалось хрустом и болью. Превозмогая слабость, Матвей Платонович доковылял до садовой решетки и, обойдя всадника, задумавшего взлететь выше римских колесниц, свернул к скамейкам. Боль не проходила. Держась за грудь, он унимал колотье.

Неприятно ныло сердце, как будто «Волга», взревевшая за спиной, никуда не исчезла — осталась невидимой угрозой. Матвей Платонович огляделся, не находя свободного места. Скамейки были заняты старухами и молодыми женщинами с детьми. Он подошел и примостился на край.

Пожилая дама покосилась на грязноватого старика и поджала губы. Прежде чем продолжить разговор, отодвинулась демонстративно:

— Разве ж это горе… Не гневите бога, Розалия Карловна. Горе — если дети плохие выросли…

Ее собеседница что-то ответила, но Тетерятников не прислушивался, сидел, оглядываясь по сторонам. Великий город — столица канувшей в прошлое цивилизации. Куда ни глянь, следы былого величия: арки, скульптуры, ангелы, крылатые гении с римскими лицами… Он смотрел на здание Сената и Синода. Особенно тот, над самой аркой, державший перо, похожее на меч. Черенки великих культур прививаются не чернилами, а кровью.

Пережидая сердцебиение, Тетерятников вспоминал Марка Аврелия, апологета тягостной тщетности. Вчера они крепко поспорили. В этом споре он выглядел достойно. Теперь, словно поймав его на слабости, вчерашний собеседник снова завел свое: всё проходит, государства рождаются и гибнут; люди тоже — рождаются и умирают в свой срок. Их природу не изменишь: рабы и негодяи — такими они были всегда. Так было и будет, а значит, роптать тщетно…

Тетерятников поднялся и двинулся в сторону площади, на ходу продолжая спор. Что касается людей, его собеседник преувеличивает: за долгую жизнь он навидался всяких — и добрых, и злых. Но в большинстве люди, скорее, бессмысленны. Их глаза словно подергивает поволока, позволяющая различать лишь то, что лежит на поверхности. Удел людей — их собственная жизнь. Время от времени они могут чем-нибудь заинтересоваться, прочитать какую-то книжку, сходить на выставку, но интерес быстро проходит, стоит им удовлетворить первое любопытство. Вот и на его лекциях — казалось бы, записывают, задают вопросы. Но эти вопросы по большей части однообразны, как будто одни и те же люди переходят из аудитории в аудиторию… Впрочем, как раз сегодня подошел молодой человек. Лекция только что закончилась, Тетерятников стоял за кафедрой, складывая демонстрационные материалы. Сегодня он рассказывал про Сиракузы и, естественно, упомянул про Карфаген.

Лет тридцати, приятной наружности. Вопрос, который он задал, касался человеческих жертвоприношений. В древности этот жестокий обычай был свойственен многим народам, но карфагеняне приносили в жертву детей — судя по обнаруженным черепам, не старше трех лет.

— Скажите, профессор, — молодой человек держал в руке блокнот. Задавая вопросы, он заглядывал в свои записи, словно боялся сбиться. — Вы сказали, что накануне решающего сражения число детей, принесенных в жертву, достигло пяти сотен. Я правильно записал цифру?

Тетерятников потеребил бородавку:

— В данном случае цифра, конечно, приблизительная.

Молодой человек отметил в своем блокноте и задал следующий вопрос:

— А почему именно дети?

— На этот счет, — Матвей Платонович оживился, — существуют разные точки зрения. Одни исследователи полагают…

— Простите профессор, — молодой человек перебил почтительно. — Исследователи — интерпретаторы. Меня интересует точка зрения самих карфагенян.

— Ну… — Тетерятников помедлил, — судя по всему, они полагали, что дети ближе к богам. Согласно языческим представлениям, человек не просто рождается. Он является из потустороннего мира, где боги, собственно, и пребывают.

— Очень интересно, — молодой человек пошелестел страницами. — Вы сказали, что накануне решающего сражения войско, присланное из Сиракуз, неожиданно отступило. Можно ли считать, что жертвы, принесенные карфагенянами, принесли плоды? Меня интересует ваша точка зрения, — он выделил голосом.

— Моя? — Тетерятников вдруг поймал себя на мысли, что лицо молодого человека кажется знакомым: острый подбородок, внимательные узковато поставленные глаза. — Могу сказать одно: народ, живший в Карфагене, несомненно верил, что жертвы, принесенные богам, не остаются без ответа…

«Определенно где-то видел, но где?..»

Матвей Платонович хотел развить свою мысль, но молодой человек поблагодарил и закрыл блокнот. Видимо, куда-то торопился.

Как бы то ни было, разговор оставил приятное впечатление.