Орест и сын

Сквозь облака, хлопьями облепившие залив, пробивались закатные лучи. Сползающее солнце втягивало их, как щупальца. На темном небесном экране брызнуло сияние — пунктирным светом двух петард. “Смотри!” — Размахнувшись от плеча, Инна отдернула штору.

“Ой! Что это? На фортах, — Ксения шептала восхищенно, — стреляют за Кронштадтом... салют!” — “Нету же праздника”. — Инна следила за прерывистыми следами. Они не меркли, становясь длиннее. “Господи, гляди!” — Ксения вцепилась в заклеенную наглухо створку. Симметричным отражением, словно тучи были огромным зеркалом, над заливом вставал купол. Он висел безо всяких земных опор, словно сейчас, в эту минуту, спускался с неба.

Ксения встала на цыпочки. “Собор, кронштадтский... круглый, как Иса-акий... Это такое! Чудо! Так почти не бывает. Надо всем... Пропадет, — она бормотала, оглядываясь на дверь. — Я сейчас”. — Выпустив раму, Ксения кинулась к двери. В глубине квартиры поднялся шум.

Контуры купола дрогнули. “Гаснет! Гаснет!” Купольное отражение поворачивалось над заливом, словно на шарнире. Прежде чем погаснуть, купол тянулся вверх. Обеими руками Инна уперлась в стекло. Она видела: никакой не купол. Башня, отраженная зеркальным небом, выпускала звездные грани: одна, две… Два сбереженных лепестка.

Они впивались в небо хвостами комет. Уходя за край, башня готовилась выполнить предпоследнее желание. “Вели, чтобы я не была…” — Инна закусила губу. “Старуха — сумасшедшая… Может, ничего и нету… — Мысли вспыхивали и гасли. — А если — есть? — Ладонь к животу. — Все равно. Это — потом, когда останется последнее…” Звездные грани дрожали нетерпеливо. Инна распахнула окно и зашептала в сияющее небо:

Лети, лети, лепесток, через запад на восток,
Через север, через юг, возвращайся, сделав круг.
Лишь коснешься ты земли, быть по-моему вели:
Вели, чтобы я узнала правду!

Сейчас он должен был забиться в руке — ее предпоследний лепесток.

Острые контуры вспыхнули у основания. Сбереженные грани гнулись, переламываясь. Как ящерица — хвост, башня сбрасывала их в залив. Гаснущим следом потухшей кометы остывал пустой остов. Острие, похожее на толстое веретено, вонзалось в небо. Лепестков больше не было. Инна оторвала руки от стекла и вышла, хлопнув Ксеньиной дверью.

ОСМЕЯННЫЙ ВОЛХВАМИ

“Как это называется? Отражение... отсвет... случается над морем. — Оглядывая пустую комнату, Ксения вспоминала какую-то книжную историю. В книге было пустынное море, а в небе над ним — башни, минареты, купола? — Сбежала. Без нее не придумать. Если просить, придется рассказывать”.

Ксения представила свой рассказ: тетя Лиля, Плешивый, ангел, сидящий в пустом склепе — над могилой, в которой раньше лежал Он. Теперь она понимала ясно: никогда она не найдет слов, чтобы объяснить родителям. Ни за что на свете они не станут помогать Ему. “Что я могу одна?” Мальчише-ское лицо, повернутое к Ксении, было испуганным. Из-под бинта, стянувшего лоб, выбивался мраморный завиток.

“Выверну с корнем... расшибаются ангельские головы...” — голос Плешивого кряхтел, наседая. “Это не я, это она обещала!” — Ксения шептала, уклоняясь от ангельских глаз. Он качнулся, и, не дожидаясь, Ксения вы-бросила руки вперед. Не визг — бумажное шуршание поднялось под руками: книги, сложенные в стопку, потекли со стола на пол. На пустом столе, усеянном ручками и карандашами, оставалась последняя жалчайшая книжонка, покрытая опаленным листом.

“Тогда… Сунула под книги... десять рублей. Может, Плешивый возь- мет — вместо денег?” Она опустилась на пол и поползла, собирая. “Скажу — дорогая. Продаст. Книга старинная. — Она ползла, захватывая в горсть карандаши. — Инна не вспомнит. И думать забыла. Если спросит, скажу: ты обещала. Это не воровство, — Ксения уговаривала себя тревожно. — Книгу украла Инна. Я — чтобы спасти...”

Она поднялась и села за стол. Решение было трудным. Ксения открыла обожженную страницу и начала от самого верха. Шевеля губами, она читала то, что сохранилось: “Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал убить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал у волхвов…” “Ирод. — Ксения вспомнила. — Тетя Лиля сказала: “Ишь, дергается, ирод!” Бил кнутом. Сына своего убил. Сейчас, сейчас я все угадаю...”

Убитые младенцы, похожие на ангелов, клонили мраморные головы. “Получается. — Ксения прижала к груди кулаки. — Все получается. В нашей семье умирают мальчики... Мама просто не знает. Их убили всех — от двух лет и ниже, — она повторила на память, — значит, до новорожденных. Мама на могилы не ездит. Тете Лиле не отдали в больнице”. Все смыкалось, собиралось, лепилось в одно. Ни расцепить, ни разжать. “…Осмеянный волхвами... выведал у волхвов...”