Орфография

Ловецкого Ять хорошо помнил — именно он устроил когда-то — Бог весть, всерьез или шутки ради — безобидную провокацию с историей чихачевской мануфактуры; о чтении его рукописи Ять и теперь вспоминал с усмешкой.

— Как? Когда? — вскинулся он.

— Сегодня ночью… Господи! Что они творят! Нельзя же с таким тупым упорством рубить единственный сук, на котором держишься… Идиоты, несчастные идиоты! Нашли с кого начинать.

— Их давно пора разгонять, — отчетливо сказал Корабельников.

— Оставь, пожалуйста! — отмахнулся Краминов. — Тысячу раз обо всем этом переговорено…

— Дураку тысячу раз скажи — все мало.

— Если их разогнать — для чего мы?

— А ты ради них тут сидишь? — с интересом посмотрел на него Корабельников. — Забавно…

— Наше дело спорить, мы для этого созданы, — не обращая внимания на его ехидство, продолжал Краминов. Он так и стоял в дверях столовой, опираясь о косяк, в негодовании тряся головой и заводя глаза. — Человек культуры может и должен спорить с другим человеком культуры; но когда в их полемику ввязывается обезьяна… Да он умный, изумился Ять. Он дело говорит.

— Мы до того доспоримся, что немцы возьмут город, и твои дорогие оппоненты понесут им на блюдце список революционеров, — мрачно предсказал Корабельников. — И те, которые больше всех миндальничают, будут там первыми.

— Лучше мне быть в этом списке, чем в списке расстрельной команды… Ах, и что сейчас спорить об этом?! Сейчас надо спорить о том, как достать его оттуда. Пойми, ведь если их действительно разгонят — значит, нам тоже надо немедленно расходиться…

— Лично я никуда расходиться не намерен, — буркнул Корабельников. — А ты можешь проваливать на все четыре стороны, следом за господином Льговским, который так любит чистоту…

— Ты тут один останешься, Саша.

— Я и до этого был один, и ничего, не умер.

— Нет, погодите, — желая предотвратить еще один раскол, влез Ять. — Погодите друг друга гонять, давайте сначала разберемся… За что его взяли? Он же из самых безобидных… Это может быть и ошибкой, в конце концов…

— Никакой ошибки, его вызвали на Гороховую. Он оттуда протелефонил в «Путь», чтобы не ждали, — у него там встреча была. Хорошо хоть разрешили сделать звонок.

— Ты-то откуда знаешь? — ехидно поинтересовался Корабельников. — Тоже, что ли, в «Путь» бегаешь?

— А что, я уже должен тебе отчитываться?

— Да нет, на здоровье. Может, ты и в Елагин похаживаешь за мармеладом?

Краминов сморщился, как от зубной боли, и вышел. Соломин продолжал невозмутимо уплетать пшенку.

— А вы действительно хотели бы разгона елагинцев? — спросил его Ять.

— Государство обязано уничтожать своих врагов, если не хочет, чтобы они его уничтожили, — пожал плечами красный барин.

— Так-таки уничтожать?

— Во всяком случае, не опускаться до полемики. Если люди явно хотят, чтобы их арестовали, — почему государство должно отказывать им в такой невинной просьбе? Русская интеллигенция обязана избавляться от остатков террористического сознания, — он царственным жестом отодвинул тарелку. — Это роковое заблуждение — что нельзя быть солидарным с властью. Если власть истребляет чуму, я, естественно, буду на ее стороне.

— А когда она задумает истребить вас, кто будет на вашей?

— Если я начну мешать России, дай Бог, чтобы у нее хватило духу расправиться со мной.

— Хватит, непременно хватит! — заверил его Ять. — Тем более что с точки зрения государства вы такой же микроб — только не чумы, а, скажем, холеры.

— Это ваше мнение, — ледяным тоном подчеркнув «ваше», Соломин прекратил спор. — Но позвольте вам заметить, что мы тут дело делаем, а потому споры неуместны. Если уж вы пришли в чужой монастырь, надо соблюдать его устав, а не обсуждать нравственность монахов…

— Николай Константинович, пожалуйста, не нужно таких аналогий! — тихо предупредил Фельдман. — Этот господин — давний член нашего Общества, и у него ничуть не меньше прав пребывать в нашем монастыре, нежели у вас. Не нужно все время подчеркивать, что вы занимаетесь делом… Я вот не занимаюсь никаким делом, кроме изучения новых слов в русском языке, однако вы не указываете мне на дверь…

— Вы тут с самого начала, — отрезал Соломин. — Вы были у истоков раскола. Ваш выбор был трудней. Очень легко сейчас сюда прийти, когда ясно, на чьей стороне сила. Но в январе это было вовсе не так очевидно, и тогда к нам примазываться отнюдь не спешили…

— Не беспокойтесь, господин Соломин, я уйду немедленно, — поднялся Ять. — У меня нет ни малейшей охоты примазываться к вашему победившему делу…

— Сидите! — рявкнул Корабельников. — А вы, Николай Константинович, не берите на себя слишком много…

Соломин воззрился на него в крайнем изумлении.

— Но вы сами только что чуть не выгнали Краминова!

— Краминов — мой друг, и я имею право с ним говорить, как хочу. Ять пришел как гость, он с нами недавно, у него есть право заблуждаться… тем более что мыслит он в правильном направлении…