Организация

- Ты знаешь. Ты понял меня. А шутки - шутки прочь, - насупился Карачун, которому не понравилась командирская усмешка. За кого его принимает этот парень? За сумасшедшего, который возомнил, что ему под силу восстать на самого Сенчурова, а при этом и ложку супа без посторонней помощи ко рту не поднесет?

Тут ему пришло в голову, что где ни посади самолет, там их уже будут встречать люди, преисполненные желания выполнить любой приказ всесильного Сенчурова. Карачун практически ничего не понимал в летном деле, но не сомневался, что у врага достаточно средств наблюдения, чтобы не выпускать самолет из виду до самой посадки. Ему казалось, что иной особо ревностный сенчуровский служака способен попросту слизнуть их с неба языком и поднести Сенчурову на блюдечке их головы.

Глубокие и тяжелые сомнения раздирали душу незадачливого угонщика. Моргунов велел ему лететь в Нижний, а теперь и Зотов настаивает на том же. Почему? И как случилось, что он, Карачун, сначала не посмел ослушаться вождя, а сейчас вот и с Зотовым не спорит? И вот еще что: партия дала ему задание, а он, вместо того чтобы добросовестно, как это всегда водилось за ним, выполнить его, совершил массу безрассудных и невероятных поступков. Наломал дров. Пошел против воли партии. Моргунов вступил на путь предательства, но и он в глазах партии не выглядит большее ее незапятнанным, дисциплинированным членом.

Маленький и быстрый самолет издавал ровное гудение, отдававшееся в голове Карачуна хаосом маленьких разрозненных сновидений, у которых не было возможности удачно соединиться и освежить его душу волнениями какой-нибудь другой жизни. В кабине перемигивались приборы на пульте управления, и летчики переговаривались вполголоса. Но Карачун впал в оцепенение, ничего не видел и не слышал.

Как поступил бы на его месте всякий честный и по-настоящему организованный для классовой борьбы человек, истинный партиец? Ну, когда б ему довелось вот так нечаянно опростоволоситься. Зверино закричал вдруг трагическим голосом Карачун от этой нечаянности, которую уже нельзя было исправить. А организованный, он наверняка бы застрелился. Карачун посмотрел на пистолет. Сталь холодно блеснула в полумраке за креслом летчика. И тут он снова поймал на себе насмешливый взгляд командира воздушного корабля: тот приблизил веснущатое лицо и разыскивал в квадратно сжавшемся существе Карачуна причину, почему он издал нечеловеческий вопль.

- Скоро прилетим? - спросил Карачун тупо.

- Перелет недолгий, - небрежно затуманил истину командир.

Карачун вновь погрузился в размышления. Нет, стреляться на виду у этого наглого, уверенного в своей безопасности командира он не станет. Еще чего! Может, потом... А хорошо бы и этого хлыща прихватить с собой на тот свет. Он уставился на аккуратно подстриженный затылок командира.

Но с чего бы ему, собственно, стреляться. Вполне вероятно, что своей выходкой, такой неожиданной и странной на первый взгляд, он предотвратил некое опасное преступление, задуманное Сенчуровым. И Моргунов с ним спелся. Вот в чем суть: Моргунов - предатель. И товарищи по партии должны узнать об этом прежде, чем Моргунов сумеет выгородить себя, что-нибудь придумать в свое оправдание. Именно в этом смысл захвата самолета.

Карачун приободрился. Поймал на себе вопросительный взгляд Зотова и подмигнул ему, мол, не робей, нас голыми руками не возьмешь.

- Скоро уже?

Командир, зевнув, ответил:

- Снижаемся...

- Так вот, командир, - сурово произнес Карачун, - сажай свою машинку в поле. И без глупостей. Сделаешь что-нибудь не так, я прострелю тебе твою прекрасную башку. Понял?

- В поле! - рассмеялся летчик. - Это ж мы отправимся прямо в ад стричь чертям макушки. А машина моя, - объяснялся он, любовно поглаживая рукой аппараты, - не для такой забавы придумана.

Высокомерное и насмешливое выражение быстро сбежало с красивого лица командира, когда он услышал над своим ухом сухой и четкий шелест перестройки пистолета на готовность к выстрелу. Вытянув шею, он посмотрел на Карачуна как на помешанного.

- Да ведь... как это - в поле? Разобьемся...

Второй летчик тоже заволновался. Карачун, хозяин положения, уперся дулом в затылок командира, и летчик, как бы подчиняясь пока еще воображаемому полету пули, с утяжеленностью перемещения в слишком узком пространстве, какая бывает в снах-кошмарах, нагрузился грудью на штурвал, заваливая самолет носом к земле. Второй летчик, комкая во рту тошноту страха, лепил слова:

- Мы поняли... Без разговорчиков выполняем... А разобьемся, что ж, будем считать тогда, что нам не повезло...

Укрепился вдруг духом командир и едко прожег гомерическим смехом чинимое Карачуном в кабине его самолета насилие.

- Как звать-то тебя, приятель? - спросил он, отсмеявшись и подровняв машину.

- Карачуном, - был немножко сказочным ответ.

Командир сказал:

- Карачун! Знаешь, что я тебе скажу, дорогой? Тебе конец, и мне тебя даже жаль. Я, может, посажу машину. Но потом тебе все равно конец, потому что доктор Сенчуров так это дело не оставит.